К вулканам Тихого океана
Шрифт:
Ян поехал со мной на несколько дней, чтобы собрать образцы горных пород и помочь акклиматизироваться на вулкане Ламингтон, недалеко от Попондетты, в северо-восточной части Новой Гвинеи. Меня интересовала типичная для этого района история вулкана. До 1951 года никто не знал, из чего сложен горный массив Ламингтон; позднее произошло несколько землетрясений, из горы высотой примерно две тысячи метров повалили облака дыма. Одно из землетрясений было особенно сильным, и после него родился новый вулкан. Незадолго до извержения, в период затухания вулканической деятельности, на Ламингтоне побывал австралийский вулканолог Л. А. Тэйлор, его описание и сегодня принадлежит к самым подробным работам о вулканах этого, то есть пелейского,
7
Название этого типа вулканов произошло от вулкана Мон-Пеле на о-ве Мартиника.
Ян и Гвидо обсуждают детали восхождения на вулкан, и главное — как лучше распределить время в те дни, что мы проведем вблизи кратера. К нему мы пойдем со стороны деревеньки Кендата. Главный предмет спора — число носильщиков, которых нам предстоит нанять.
— Три мало, — стоит на своем Гвидо. — Не забудь, что вам самим придется нести хоть какую-нибудь еду и, кроме того, надо взять с собой оружие. Неужели тебе так жалко денег? Дай им хоть что-то заработать, ты же знаешь, как они бедны.
— Трех достаточно. Не потащим же мы наверх все, что-нибудь оставим в деревне. Петр сказал, что свое понесет сам, — не очень уверенно отбивается Ян.
— Да не слушай ты его! Он же еще совсем зеленый. Хорошо, если справится с молотком, блокнотом и фотоаппаратом. Две тысячи метров в тропиках — это не шутка.
Гвидо умеет пустить шпильку, но и сам среди геологов бывает мишенью для шуток. У него уже три геологических сезона на Новой Гвинее, и он снискал славу прирожденного неудачника. В первой же экспедиции на второй день по прибытии помощник-папуас случайно перерезал ему сухожилие на правой руке, во время второй экспедиции Гвидо сам нечаянно поранил себе ногу мачете, а в самом начале третьей его пришлось отвезти в больницу с приступом малярии. Мы прислушиваемся к его советам: он прав, дадим островитянам возможность заработать. Да и уже здесь, в аэропорту, пока мы волокли сорок пять килограммов багажа к весам, пот заливал нам глаза.
Один за другим пассажиры становятся на весы, на которых взвешивают их багаж (здесь учитывается и личный вес). Служащий в такой же форме, что и пассажиры (белые короткие штаны, белая рубашка, гольфы), объявляет нам с явным безразличием:
— Сожалею, господа, но вес пассажиров и багажа превышает положенный. Мы можем отправить вас в Попондетту, но только без вещей. Багаж будет послан через три дня с грузовым самолетом.
Четверо чиновников спокойно распаковывают свои чемоданы, достают оттуда зубные щетки, полотенца, пижамы, короче, все, что может понадобиться джентльмену в официальной поездке. Мы же колеблемся. Для нас Попондетта только перевалочный пункт, оттуда пойдем дальше. Начинаем выяснять ситуацию. Гвидо очень активен, и его вмешательство приносит успех. После обеда в Попондетту полетит еще один самолет, где нам забронированы места вместе с багажом. К нашему удивлению, после обеда повторяется та же картина. Пассажиров взвешивают вместе с багажом, и служащий с мрачным видом объявляет:
— Сожалею, господа, но вес пассажиров и багажа так велик, что вам придется оставить багаж, который мы отправим через три дня грузовым самолетом. Сами же вы полетите сейчас.
Мы дружно издаем вопль протеста, у Гвидо кипит кровь, но это не меняет дела, и тогда раздается спокойный голос:
— Это ограничение не относится к господам Смиту и Джейксу (так произносят
Наши волнения на аэродроме были вознаграждены: вскоре мы любовались красотой Оуэн-Стенли, хребта, самая высокая вершина которого более четырех тысяч метров над уровнем моря. Он делит Папуа на северные и южные районы. Выходим в Попондетте. У меня в руке письмо к человеку, который обещал нам помочь. Зовут его Питер Маккензи. Через пару минут узнаем, что ему меньше тридцати, у него широкая улыбка, небрежно подогнутые гольфы и вместо полуботинок сандалии. Он охотно готов посвятить нам остаток дня, а утром отправит нас из Попондетты дальше.
— Вам понадобится переводчик из местных, к утру он будет готов идти с вами. Сейчас сухо, это хорошо: легче будет доехать до Кендаты, эта деревня уже на склонах Ламингтона. Там спросите Барнабаса, он знает немного по-английски и обязательно найдет вам носильщиков, но его самого лучше не берите. Сейчас оставьте багаж и идите представьтесь старику. А пока давайте выпьем пива, потом вы можете у меня принять душ. Ночевать будете в квартире, которую я вам приготовил.
Вот такой он, Питер.
«Старик» — начальник района, представитель австралийской государственной власти, на нем огромная ответственность и множество обязанностей, большие (может, даже слишком большие) полномочия. Он располагает отрядом полицейских из местных островитян и несколькими белыми помощниками. Это сухощавый сорокапятилетний мужчина в тщательно отутюженной и подогнанной форме, которую я уже описывал.
В просторном помещении полицейского управления с единственным письменным столом, несколькими стульями, лениво вращающимся у потолка вентилятором и портретом английской королевы Елизаветы в позолоченной раме мы получаем первые наставления. Ян к подобным указаниям привык — на Новой Гвинее он не впервые, — а я нет.
— Запомните, ребята, закон есть закон. Носильщику или кому бы то ни было за любую работу вы не имеете права (!) платить больше шестидесяти центов в день. За сверхурочную работу — добавочные двадцать центов, и ни цента больше. Ну, немного табаку, какие-нибудь там газеты. И не будем устраивать лишних неприятностей. И вообще, прошу вас, будьте осторожны, особенно там, на горе.
Спустя минуту нам уже стало казаться, что он не знает, о чем нам еще сказать. Итак, «закон есть закон», а мы можем идти к Питеру.
Выезжаем, как только начало светать. «Лендровер» лениво берет разбег, мы едем навстречу слепящему солнцу, выглянувшему из-за мглистого силуэта Ламингтона. Дорога идет мимо плантаций кокосовых пальм, а под их сенью растут деревца какао. Это еще одно богатство страны. Проезжаем миссию Согано, а дальше, кажется, дорога обрывается. Водитель, не сбавляя скорости, ныряет в просвет в джунглях. Как свидетельствует указатель, это и есть продолжение дороги. Наконец останавливаемся. Мы в деревне Кендата, кругом хижины папуасов.
Возле нашего вездехода образуется стена из полуголых людей. Маленькие дети прячутся за своих мам, которые в учтивом отдалении от нас образовали живописную группу. Кто-то из малышей в конце концов расплакался. Наш вид не радует их. Ребята постарше разглядывают нас и вертятся возле машины, взрослые громко беседуют с водителем и переводчиком.
Ян невозмутимо выгружает из вездехода вещи, распаковывает сумки, переодевается и переобувается. Я только стою и смотрю. Мне грустно. Не могу смириться с тем, что для этих смуглых, худосочных от недоедания, запуганных, но при всем этом красивых детей я лишь «белый господин». Чувствую, что за каждым нашим движением следят десятки глаз, и это не только любопытство. Ощущение, к которому я тяжело привыкаю и которое и после двух лет пребывания в Меланезии никогда не оставляло меня, твердит мне, что между нашей цивилизацией и культурой меланезийцев существует какое-то недопонимание. И по нашей вине.