К ясным зорям (К ясным зорям - 2)
Шрифт:
Не убеждал ли мой сын Катю вступить в ряды юных спартаковцев-пионеров, отрекшись загодя от своих родителей?
По поводу приезда Виталика в тот же день мы созвали гостей. Пригласили Нину Витольдовну, беженку Ядзю Стшелецку, которая до недавнего времени жила у нас (как приемная дочка), нашу соседку Софию с мужем и еще фельдшера - у него жены не было. Евфросиния Петровна хотела было пригласить и отца Никифора с матушкой - с попадьей у нее то ли "интеллектуальная", то ли кухонная дружба, - но я встал на дыбы: это бы насмерть обидело нашего воинствующего безбожника. Я предложил
– С Ядзей нашей гулял, гулял, а замуж не берет, так пускай он якшается со своей беднотой!..
Всех наших гостей, кроме фельдшера Диодора Микитовича Фастивца, вы уже хорошо знаете. А эскулап прибился к нам, в Буки, недавно. Так если услышите от кого-либо: "Каналия" - это про Диодора Микитовича. Этим нежным и звучным словом обзывает он своих пациентов, а те, по простоте душевной, его. А разница между ними та, что Диодор Микитович - человек образованный, окончил военно-фельдшерскую школу, и если говорит про больного: "Живучий, каналия!", то имеет в виду невесть что, а когда мужик о нем: "И живет же, каналия!", то думает бог знает что.
Лечит Диодор Микитович с умом, никто у него, кроме как по воле всевышнего, не умирал. Раны засыпал йодоформом, а вообще давал аспирин, английскую соль, а кому - так и просто сладенькую водичку. Лучше всего помогала последняя. "Придешь, выпьешь, помолясь богу, и все пройдет. Токо гляди мне - три раза у день опосля еды. И чтоб ни-ни другого чего!.. Живучие, каналии!.."
Сам Диодор Микитович только, вероятно, и пил что сладенькую водичку, потому как, несмотря на свои шестьдесят, выглядел молодо, был румяным и без единой морщинки. Голову брил - "для прохладности", усы красил - под носом черные, а на кончиках рыжие, глаза острые, блестящие, татарские.
Больных лечил прямо в приемной. Выйдет, а там уже душ двадцать. Позовет санитарку, та вынесет ящичек с пузырьками и баночками, и Диодор Микитович тычет пальцем в каждого, а другою рукой наугад нащупывает пузырек.
– Тобе, Дарья, вот ето, а тобе, Агапья, вот ето, да что там долго балакать, разбирайте сами усё из аптеки, а приношения складывайте на стол. А ты, Явдокия, - это уже к санитарке, - гляди, чтоб второю рукой не брал, что положит первой! Каналии!..
Интеллигентную публику, то есть всех, кто когда-либо закончил хотя бы двухклассное министерское, и обоих лавочников - Тубола и Меира - Диодор Микитович лечил по-иному. Для них он не жалел даже своего стетоскопа: "Дышите, не дышите!"
Мы с женой старались не попадать в руки Диодора Микитовича. А в гости позвали, потому что у него, говорят, неплохой баритон и он хорошо затягивал малороссийские песни. Когда случалось у кого-нибудь петь о том, как были у кума пчелы и наносили меду, в выразительнейших местах, где: "тундилили, тундилили, ме-ге-еду!" - глаза у Диодора Микитовича едва не вылезали из орбит и он ревел уже басом, а пламя в каганце трепыхалось, как крылышко умирающей бабочки.
А когда случалась какая-нибудь жалобная, то закрывает глаза, пока поет, а затем долго сморкается в клетчатый платок и плачет: "Ну
Но еще больше тешил всех Диодор Микитович своим поэтическим талантом. Была у него толстая тетрадь в клеенчатом переплете, а в ней - что ни страничка, то шедевр. Заголовки выведены цветными карандашами, на полях цветочки, а стихи все "на мотив" и "в рифму":
Что ж, каналья, ти спишь,
Ить весна на дворе,
И суседи твои
Косють рожь на горе...
– Вот складно, - не без гордости говаривал Диодор Микитович, - как у Кольцова. Только у него не так чтоб... А у нас в рифму...
Когда усаживались за стол, Диодор Микитович немного рассердился, из-за того что муж Софии Степан облюбовал себе место рядом с Ниной Витольдовной, которую мы посадили в красном углу.
– Нехорошо, молодой человек!.. Надо уважать!.. Я ить самому генерал-линтинанту Деникину клизьму ставил!..
На Нину Витольдовну мне и глянуть было нельзя. Я лишь чувствовал ее каждым нервом, разумом, всей сущностью своей.
А вот на Ядзю нашу смотрю внимательно. Та же самая, почти невероятная, белокурая красота, - резец самого бога высек ее из наилучшего мрамора, только вот румянец - дух его - тускнеет, только уста ее огненные взяты в скобки горького разочарования...
Хотя мы и не объявляли, но гости каким-то образом узнали, что нашему Виталику исполнилось четырнадцать. Принесли подарки. Нина Витольдовна подарила изданную до революции "Хижину дяди Тома" Бичер-Стоу - на прекрасной верже, с цветными иллюстрациями. Переплет из плотного картона, корешок из кожи, с золотым тиснением. На титульном листе Катиной рукой написано: "Виталию Лановенко, юному спартаковцу, стойкому борцу за права униженных и угнетенных - от Кати Бубновской".
Нина Витольдовна, гордясь за всех женщин, указала на портрет автора и повторила слова Авраама Линкольна: "Вот маленькая женщина, которая стала причиной большой войны!"
О том, что маленькая женщина может стать движущей силой большой войны, Виталик, должно быть, не поверил. Но его очень растрогала надпись, где ему отводилась немалая роль в истории, ведь все, кто борется за счастье трудящихся, попадают в анналы истории. Сын мой, может впервые, посмотрел на свою нареченную почти с нежностью. Вероятно, поверил, что девочка, которая признает за ним право борца, может стать ему помощницей. И сын сказал торжественно, будто клялся за себя и за нее:
– Мы будем бороться вместе! Я тебе помогу.
Катя расцвела. Ласковым котенком прижалась к матери, что-то шептала ей на ухо, а Нина Витольдовна, подняв свои тонкие волнистые брови, с деланной строгостью призывала ее не ластиться и говорить вслух.
Курилы были не высокого мнения о исторической миссии нашего сына и потому принесли конфеты. Ну, как же так можно не понимать важности момента? Человек, может, готовится возглавить восстание рабов, а его унижают фунтиком с леденцами!..
Зато Диодор Микитович спас положение, достав из кармана двуствольный пугач и еще пятьдесят пробок к нему: