К заоблачному озеру
Шрифт:
Он рассказывал, не повышая голоса, спокойно глядя на носки своих стоптанных сапог.
— Может быть, вам переводчик нужен? — спросил он, помолчав. — Я киргизский язык знаю так же, как и русский.
Мужчина вытащил удостоверение, говорившее, что Горцев Георгий Николаевич работал старшим лесным объездчиком.
— Что ж, я могу взять вас в качестве рабочего экспедиции, — сказал Сухорецкий, просмотрев характеристику, выданную лесничеством. — Вот товарищ Рыжов составит с вами договор. Я выдам аванс и обмундирование. Сможете ли вы взять на себя снабжение
— Хвалиться не буду, — сказал сразу повеселевший Горцев. — Но если там есть козлы…
— Их там очень много.
— Ну, тогда я вас мясом завалю. Впрочем… — И он так же быстро помрачнел, — у меня ведь нет винтовки и бинокля.
Я вместо ответа вынул из чехла один из наших новеньких карабинов.
Глаза у Горцева загорелись.
— О-о! Я такой в первый раз вижу… Хорошо бьет?
Карабины были из тех, что наши заводы готовят для зверобоев Севера: довольно большого калибра, прикладистые, легкие и отличного боя.
В дверь снова постучали.
Вошел наш проводник Орусбай, озабоченный и усталый.
— Кошмы купил, — сказал он. — Хорошие две кошмы для палатки. И одну плохую — резать для подпруг, для подхвостников, для всякого. Когда выезжать будешь, товарищ начальник? Нужно лошадей пригонять…
— Можно послезавтра выезжать, — сказал Сухорецкий.
В комнату медленно протиснулись еще два киргиза. Один из них был чернобородый и мрачный, другой, помоложе, круглолицый и бритоголовый с быстро бегающими глазами.
Они поздоровались и присели на корточки у дверей.
— Откуда приехал? — спросил Орусбай, сплевывая в окошко. Чернобородый, вздохнув, ответил.
Орусбай пристально посмотрел на него, потом на его товарища.
— Хочет наниматься к вам рабочим, — перевел мне Горцев.
— Ты их знаешь, Орусбай? — спросил Сухорецкий.
— Видал на базаре. Этот черный — Акимхан — работал на мельнице. А тот молодой — Ошрахун — охотник. Мултук [3] у него комендатура забрала, разрешения не было.
3
Мултук — винтовка.
— Хорошие люди?
— Худдай биледы! [4] — пожимая плечами, сказал старик. — Плохой будет — ему плохо будет… Колхоз не дает больше людей, — прибавил он шепотом.
Чернобородый заговорил быстро и громко.
— Говорит, что работы они не боятся, — перевел Горцев.
— Скажи им, чтобы зашли завтра утром к тебе, — обратился Сухорецкий к Орусбаю. — Сейчас мне трудно решить. Может быть, я все-таки найду людей через колхоз.
Орусбай перевел чернобородому и Ошрахуну ответ.
4
Бог
Он легко встал, за ним Акимхан, и, попрощавшись они вышли из комнаты.
В путь
Не бойся дороги,
были б ноги здоровы.
Утро 6 августа наш караван встретил на дороге в ущелье Тургень.
Вчера мы вышли из Каракола.
Два дня ушло на отбор и ковку лошадей. Пришлось основательно помучиться с конями, одичавшими в горах. Они не подпускали к себе людей и с диким ржанием носились по загону. В конце концов их удалось поймать и успокоить, но при виде седла или вьюка они снова начинали бесноваться.
Выезд был назначен на пять часов утра. Сборы затянулись, и только в восемь часов лошади были, наконец, навьючены. Раздалась долгожданная команда:
— По коням!
Караван тронулся в путь. Сытые кони, фыркая и поматывая головами, крупным шагом уносили нас все дальше и дальше от Каракола.
Впереди ехал Сухорецкий и Орусбай, потом Горцев, чернобородый, всегда всем недовольный Акимхан и молчаливый Ошрахун. У каждого из них в поводу было по две вьючных лошади. Чембур задней лошади привязывался к седлу передней.
Широкая дорога уводила нас в горы. Позади остались станицы Белореченская и Теплоключенская.
В горах у Теплоключенской из-под земли выходят горячие источники, местное население издавна лечится здесь от ревматизма и других болезней.
Подъем был едва заметен. Иногда даже казалось, что мы спускаемся.
Через два часа пути мы оглянулись — Каракол и озеро лежали значительно ниже. Слева тянулись безлесые увалы Сухого хребта.
Последним большим селом на нашем пути был Бощук. Здесь мы заночевали.
Первый переход от Каракола до Бощука сильно утомил нас, не привыкших к верховой езде.
Только через несколько дней ощущение усталости и неуверенности сменилось приятным сознанием того, что лошадь послушна, что посадка не вызывает улыбки у встречных киргизов и пограничников, что езда доставляет удовольствие.
Кончилась колесная дорога. Дальше — только вьючная тропа. Она поднималась крутыми зигзагами в гору, потом снова спускалась вниз. В некоторых местах гигантские валуны заграждали тропу.
Лошади шли теперь одна за другой и осторожно, с какой-то кошачьей предусмотрительностью выбирали дорогу. Орусбай не понукал своего умного коня. Он только направлял его поводом или шенкелем.
За передовым уже смело шли остальные. В одном месте тропа совсем потерялась в огромных стволах деревьев, поваленных бурей. В другом — грязевой поток снес ее, обнажив гальку и песок оврага.
Орусбай в таких случаях на какое-то мгновение останавливал коня, осматривался и, хлестнув камчой-плеткой своего Тюльпара, круто сворачивал в сторону.