К.И.С.
Шрифт:
Я шёл и думал о том, что уже четвёртый день с нами ничего не происходило. Откровенно скажу, я даже собирался сказать об этом магистру Стивенсу и «поставить ему запятую», — мол, некоторые находятся не в духе, а между тем дело-то явно идёт на лад. Кис с утра то капризничал, то отмалчивался и мне хотелось немного развеять его.
Внезапный хриплый рёв, раздавшийся где-то впереди, развеял мои оптимистические думы. Было в этом мощном рёве что-то такое, отчего в животе становилось нехорошо.
Осторожно пробираясь между скал мы
Сие бы ещё куда ни шло, но по этому самому перешейку бродило, — время от времени оглашая окрестности диким ором, — здоровенное, как железнодорожный вагон, чудовище. Грязно-зеленая чешуя с тусклым отливом, огромные кривые лапы, колючий хвост и длинные, — мамочка! — три толстые шеи, соответственно с тремя безобразными головами!!!
Вам, читатель, легко сообразить, что это был, так сказать, заурядный трехголовый Змей Горыныч, но, — честное слово! — при первом же взгляде на монстра я не сразу сообразил, кто это такой. Елки зеленые, силища-то какая!.. Когти утопали в щебенке и гравии, как в обыкновенном песке, а дернувшийся хвост отшвырнул в сторону глыбу гранита величиной с холодильник.
Да, налицо было явное расхождение со сказочными законами. Надо быть Добрыней Никитичем, чтобы «идти на вы» и срубить этому кошмару все три головы.
— Что же делать? — растерянно спросил я, ощущая себя куриным яйцом, катящимся под гусеницы трактора.
— Не знаю, — ответил мудрый Кис, — но пока будем ждать.
Мы просидели, как мышки, тихо и скромно, часа три и за это время я проникся глубоким уважением ко всем былинным героям, когда-либо имевшим дело с драконами. Теперь-то я знаю, как выглядят эти твари! Трехголовый урод ползал по камням, оглушительно сотрясал воздух дурным ревом в три глотки, извергая клубы пара. Огня, вопреки первоисточникам, я не заметил. Кис ворчал и злился.
— Меч-кладенец бы сюда! Сиди здесь дурак дураком из-за этого гада ползучего, — распалялся кот.
«Гад ползучий» после трехчасового променада по перешейку все-таки освободил дорогу. Безобразно вопя, он дополз вдоль одной из трещин до места, где она была слегка уже, и втиснулся куда-то внутрь. Скорее всего, там и было жилище этой мерзкой скотины. Подождав для верности, мы с Кисом дунули во все лопатки вниз, стараясь побыстрее проскочить жуткое место. На бегу я, наконец, разгадал смысл всех этих драконьих манипуляций. На острых камнях болтались обрывки сухой шкуры, и поблескивала на солнце пыльная чешуя. Видимо, начиналась линька и дракон просто чесал себе брюхо о камни. Со временем старая шкура слезет вся и засверкает змей свежей раскраской. Кстати, это был, так сказать, заурядный Змей Горыныч; этакий «Горыныч вульгарис», а не превратившийся в него колдун или маг, — порадовал меня Кис. Правда, это обстоятельство ничуть не мешает ему исправно пожирать все, что попадается навстречу.
Словом,
А потом опять хрустели камни под ногами, жарило солнце, но духоты не было, поскольку задувал хороший, свежий ветерок, взъерошившие шерсть Киса. Где-то там, на горизонте, что-то поблескивало. Туда мы и шли, гремя камнями и не зная, какие еще сюрпризы ждут нас впереди…
— Ты мне вот что скажи, Кис, почему у вас в Вольном Городе было всё как-то не по сказочному? Погоди, не перебивай! Обычные люди, обычные стены, а уж про бойню эту я и вовсе молчу. У меня до сих пор сердце стынет и тошнота подымается, как вспомню. Ведь есть же у вас добрые волшебники? Ну, сделали бы что-нибудь, наконец! Или, как в книгах бывает, тюкнул бы я герцога по макушке и все его войско прахом рассыпалось. Или же, — ещё лучше, — переломил иглу, а там смерть Кащеева, то бишь Гаунова…
— А ты, брат, оказывается, тунеядец! Между прочим, даже в сказках есть свои законы и первейший из них гласит: без труда не вытянешь… и так далее.
И долго еще Кис ворчал себе в усы и изредка громко саркастически взмяукивал:
— Ишь ты, волшебную палочку ему подавай! Иждивенец выискался!..
Мало-помалу мы поняли — то, что так заманчиво сверкало впереди, не было хрустальным замком феи Альмонды или золотым дворцом Царя Духов, как подсказывало поэтическое воображение Киса. Это было нечто вроде зеркала и когда мы подошли, к источнику блеска вплотную, то выяснилось, что это — оно самое и есть.
Представьте себе обычную, покрытую сухим лишаем скалу, на отвесном склоне которой висит зеркало. Точнее (ибо Правдивость в изложении — наш с Кисом девиз!), зеркало составляет единое целое со скалой и форма его весьма неправильна, но близка к эллипсу. Наши незадачливые физиономии исправно отражались в нем, ну, а вокруг все было так же дико и бесприютно. Вот тебе и хрустальный дворец… Надежды на вечернее чаепитие и приятный ужин в обществе прелестной феи испарились с едва заметным шипением. Беззвучно рухнули воздушные замки, и захотелось плюнуть от злости или с досады разорвать на груди рубаху.
Справившись с этим малопочтенными чувствами, мы, горько вздохнув, принялись созерцать критическим оком свои отражения, раз уж они есть перед нами. Кис с тревогой отметил, что шерсть его несколько поредела в результате перенесенных «тревог и лишений.
Я, со своей стороны, убедился — лицо мое обветрено, что пошло ему на пользу. И вообще, вид у меня был суров и мужественен, как не у всякой, понимаете ли, рок-звезды. Экий, подлец, привлекательный — в заклепках, браслетах и коже, а посему, глядеться в зеркало было и неловко, и приятно, и как-то непривычно.