Кабахи
Шрифт:
— Да что Подлески, а ваше поле Напетвари? Свез туда всякую рухлядь и строит гараж.
— Эх, сколько нашего труда пропало зря!
— О себе уж я не говорю — вот, человек из города приехал, чтобы отдохнуть, а мы его тут замучили!
Шавлего положил две мотыги — свою и Муртаза — одну на другую, концами в разные стороны, и сел на образовавшуюся скамейку.
— Садись рядом, Муртаз. Вы не огорчайтесь, ребята. Не напрасно мы поработали и пролили пот, ничего не пропадет даром. Кто сказал, что мы трудились зря? Завтра же скажу в конторе,
Ребята навострили уши. Тем временем подошли остальные и расселись на корточках вокруг Шавлего.
— Кто нам эти трудодни запишет?
— Я, ваш звеньевой.
Ребята изумились.
— Не верите?
— А что скажет председатель?
— Мне до этого нет дела. Слово Шавлего твердо. Говорю вам — запишу трудодни, значит, так и будет.
Парни переглянулись.
— Этак у нас немалая выработка получится.
— Верно, немалая. И прополку питомника туда же прибавьте.
— Ну, скажем, прибавили. Все равно в конце года придутся на каждого пустяки. Дело не в количестве трудодней, а в урожае. Щедрый урожай — много получишь, скудный — ничего не достанется. Дай-ка мне огоньку. — Джимшер покрутил сигарету и растянулся на разрыхленной земле.
— Верно, ребята, но ведь если не спрясть нитку, не свяжутся и носки! Вот уже подрастают прошлогодние саженцы лоз, через два года снимем с них урожай. Есть ведь и двухлетние — те через год дадут виноград. А с трехлетних уже в этом году будем собирать. Так понемногу и придет изобилие. На каждый следующий год запланировано больше, чем на предыдущий. Сразу, по волшебству, богатство с неба не свалится.
— Но ведь у нас не одни только лозы, Шавлего. Все остальное тоже требует ухода и присмотра.
— Что ж, на то мы и здесь, Нодар.
— За пшеницей присмотрим, за кукурузой присмотрим, за землей будем ухаживать, а что сделаешь с небом, с облаками, с солнцем? Они-то не в нашей власти! Видишь, как земля затвердела, даже кукуруза пересохнуть может. Сегодня землю солнце палит, а завтра, глядишь, ударит град, и все под ним поляжет…
— Замолчи, не накликай беды, а то не уйдешь от меня живым.
— Тут спорить и пререкаться не о чем, ребята. Нет на свете ничего такого, с чем бы не справились человеческий разум и рука человека. Все устроится, если мы стараний не пожалеем.
— Вон, не пожалели стараний, проложили по скале широченную дорогу, а земля, подготовленная для стадиона, попала в чужие руки.
— Колхоз — не чужие руки, Махаре. Зато к колхозным полям прибавилось пять гектаров посевной земли.
— Знаешь что, Эрмана? Ежели ты с нами — по-нашему и чирикай. Если уж это место было не про нас, так пусть бы там разрастались себе на здоровье эти самые кусты. Чем они мне мешали? Наоборот, бывало, нет-нет да поднимемся туда собрать ежевики или диких слив.
Шакрия сдвинул брови:
— Как ты рассуждаешь, Coco?
Парни захихикали:
— Не бойся, видно, Элико не слышала.
— Чтоб мне не забыть, ребята, — за эту дорогу вам особо причитаются трудодни, надо и их тоже записать за вами.
— Этак много наберется.
— Ничего не выйдет. Дядя Нико на столько не расщедрится.
— Об этом спорить излишне. Я сказал — сделаю, значит, так и будет. А теперь ты вот что мне скажи: как у вас дело со стенгазетой?
Шакрия глянул в сторону девушек, хлопотавших над саженцами, и задержался с ответом.
— Ты понял, какая у нас должна быть газета? Не зря же мы ее назвали «Шампур», — продолжал Шавлего.
— Все понял и надеюсь, мы сразу взденем на этот наш вертел немало дичи. Но главное — это рисунки.
— Может, у вас еще нет материала?
— За материалом дело не станет. Камня, песка и известки тут не требуется, а тем мы придумали пропасть, только художника еще не сумели уломать.
— Почему?
— Боится.
— Чего? Что рисунки не понравятся?
— Нет, дяди Нико боится.
— Ах вот оно что. Ну хорошо, это дело я сам улажу. Какие темы?
— Как ружье полевого сторожа Гиги: самому стрелку может не поздоровиться.
— Значит, и это у вас еще не подготовлено. Ладно, поговорим вечером. А сейчас, если хотите отдохнуть, пойдем лучше в тень, пока это солнце мозги и кости нам не расплавило.
— Нет, отдыхать будем, когда пройдем до конца этот ряд, а то после трудно будет опять начинать.
— Эх, жаль, нет тут Арчила, — он бы все наши темы на стихи положил!
— Ну да, станет Арчил тратить на это стихи, когда на свете есть Русудан!
— Э, постойте, ребята, я вас сейчас насмешу. — Шакрия, расставив руки, закрыл рты обоим говорившим. — Как это я до сих пор не вспомнил? — удивился он.
— Что такое, Надувной, выкладывай!
— На днях попросил я Отара, чтоб он дал мне срубить две лесины для двора. На рассвете отправился я в лес, срубил, что мне надо было, и возвращаюсь, взвалив груз на плечи.
— На что нам твои бревна, ты о Русудан расскажи.
Шавлего нахмурился:
— Без глупостей, Шакрия!
— Постой!
— Дай сказать!
— Не мешайте ему.
— Так вот иду я, ребята, и, как подошел к генеральскому саду, слышу рычанье, лай, лязг цепи. Ну, думаю, не иначе, как воскрес блаженной памяти Ботвера — сейчас он перенесется через забор и кинется на меня. Заглянул я во двор и что же вижу? Привязан цепью к столбу марани кудлатый пес; по лестнице спускается наша Русудан, а пес кидается на ступеньки и скалит на нее зубы. Бедная девушка потихоньку, пятясь, поднимается по лестнице назад, и лицо у нее белое от страха — ну прямо как мел. Сбросил я свои бревешки с плеч и смотрю.