Кабирия с Обводного канала (сборник)
Шрифт:
...лучше жарить на масле, если, конечно, не жалко; ну и селедочки там поставь, эту, знаешь, за восемьдесят копеек, вымочи ее часика три-четыре, не знаю, – в чае, лучше в молочке, но можно и в воде; огурчики хорошо малосольные, я тебе дам, свекровка дала; ну картошечки там повари молоденькой, полей сметанкой, укропчиком присыпь, – обе громко сглатывают, – в винегрет вкусно ложить яблочко моченое, кислой капуски...
Мертвый час нескончаем, дурища, что подслушивает урок, растет, и вот в электричке ей уже говорят «женщина, подвиньтесь», а она все ждет и ждет, когда же, собственно, сверкнут грани изумрудного перстня и холодные кристаллы любовного яда незаметно для Людовика вспенят кровавое вино, и на маскараде госпожа Помпадур проскачет пред его обалдевшим взором, – да: проскачет в пурпурных, бьющих крылами шелках (стоя с очень прямой спиной в античной колеснице), –
...груздочков солененьких, горушкой так, насыпь в небольшую вазочку, возьми из прессованного хрусталя, ну и водяры в графинчике, пусть на холодке запотеет... Да! Главное! Хлеба, хлеба-то не забудь! Не весь нарезай – засохнет...
Мне тридцать шесть, вес тела моего (нетто) пятьдесят семь кг.
Электричка мчит, клацая на стыках, а мне по-прежнему небезразличны правила волхвований. Смысл ускользает, – но я знаю, он есть – в ритуальной последовательности слов, блюд, поцелуев, – и мне до мурашек любезна та сестрица милосердия, что где-то в богадельне от райздрава, еженощно начиняла перси свои ворованным морфием вперемешку с шампанским, – и любовники, поочередно лаская устами сосцы ее, т. е. двойню молодой серны, пасущуюся меж лилиями, мягко улетали в сады к Хаяму, а сама она отлетела неизвестно куда, померев от заражения крови...
В электричке включается репродуктор, и громко, на весь состав, корреспондент берет интервью у ТОЙ, которая уж точно знает, как принимать любовника:
– Накройте стол белой, хорошо выглаженной скатертью. Средняя заглаженная складка скатерти должна проходить строго через геометрический и смысловой центр стола. Количество судков с солью и пряностями находится в прямой пропорциональной зависимости от числа обедающих. Рекомендуется сервировать стол одинаковыми приборами и посудой однообразного фасона и расцветки. Очень украшают сервированный стол живые цветы: их размещают (в невысоких вазах) посредине стола или в двух-трех местах по средней линии стола. Если при этой сцене невольно присутствуют дети, то их надо научить тщательно разжевывать пищу, есть не торопясь, не брызгая, чтобы у детей не создалось привычки есть некрасиво и шумно: это было бы неудобно и неприятно для них самих и для окружающих...
Боже правый! При виде этих картин я вспомнила, что мужу моей подруги, которая рекомендовала натирать тебя мазью, сегодня стукнул полтинник.
И я охотно пошла на этот юбилей – с твердой верой, что уж там-то ни за что не будут кормить тридцать человек одним хлебом.
Муж моей подруги – космонавт, поэтому юбилей праздновался в предприятии общественного питания, то есть в ресторане гранд-отеля, где так ярко исходит янтарем наборный (охраняемый государством) паркет, что надлежит приносить с собой сменную обувь. Я оказалась права: гостям были представлены плоды не только Земли, но также и разреженных слоев атмосферы и даже пищевые продукты других планет, – короче, все было на том столе, все были за тем столом, и была даже такая, что абсолютно ничего не ела, – особа поздневикторианской осанки, научноголодающая по логарифмической линейке, поглядывавшая на едоков надменно-загадочно и чуть злобновато. Итак, все в пределах этого стола было преотменно и даже сверх того.
Но... но...
Что – «но»?
Но когда я, во тьме кромешной, добиралась домой, думая только о тебе, о тебе плача, то как-то некстати вспомнила, как на этот банкет пришла любовница космонавта (со своим мужем), и космонавт делал мне большие глаза и подавал страшные знаки, – хоть муж любовницы мужа подруги, т. е. супруг подруги космонавта, знал, что тот знал, что знал тот, что тот обо всем знал; и он, муж своей супруги, которая любовница супруга моей подруги, влезши по-дружески в шлепанцы юбиляра, стал какой-то лазаретный (и тот, в запасных шлепанцах, тоже был лазаретный), и он, т. е. юбиляр, любовно одергивал мужу любовницы фалды фрака, – а тот, по-семейному, поправлял ему галстук и скафандр – и потом говорил тост, что юбиляр – человек таких высоких морально-нравственных качеств, что – жест в сторону детей – среди ночи на помощь придет; а потом научноголодающая, с
И меня вырвало. Сначала меня рвало: икрой осетровых рыб и икрой кетовой, лососиной с гарниром из долек лимона, украшенной веточками петрушки, салатом из крабов, паштетом, анчоусами – и вылез язык с соусом «Кубанский».
А ЭТО ВСЕ ОТТОГО, ЧТО НОРМАЛЬНАЯ ЕДА ЕСТЬ ЕДА С АППЕТИТОМ, ЕДА С НАСЛАЖДЕНИЕМ, – погрозил мне с небес кулаком акад. И. П. Павлов.
И тогда меня вывернуло от страха!
Первыми из меня, насвистывая, быстро попятились раки в белом вине и тельное из рыбы, потом, боком, долго протискивался поросенок холодный с хреном; тело мое содрогалось в мучительных корчах; бедный желудок выблевывал-выдавливал из меня: почки в соусе грибном с луком, легкие с пастой томат-пюре, сердце тушеное – и наконец «Мозги в сухарях» (консервы) со стручками фасоли – а под занавес выкатилась репа, фаршированная манной кашей (хотя я ее не ела, она и на столе-то не стояла), – ну и, конечно, было много хлеба, хлебной выпечки, хлебобулочных изделий, – и пошли вприсядку калачи, баранки, бублики и ватрушки из дрожжевого теста.
И я почувствовала некоторое облегчение.
Последний, третий приступ антиперистальтики я вызвала самостоятельно, щекотнув себе глотку на древнеримский манер (гусиным пером) – и вспомнив статейку пустопорожнего критика. И тогда из меня, толчками, забил фонтан:
кольраби – капуста – бекмес – бастурма;
оладьи – омлеты – котлеты – треска;
хурма – шоколад – шампиньоны – харчо;
шурпа – эстрагон – фрикадельки – бозбаш.
...Легкая, почти бестелесная, лежала я дома, читая то, что три тысячелетия назад написал Саддадж Арсатун ибн Джилбаб. Я уже знала, что мне не подойдут его рецепты, чтобы вернуть тебя и полюбить хлеб, – ибо он пишет, к примеру, что, если хотите ослепительно улыбаться, хорошо для этого натереть зубы порошком из мелкоистолченных алмазов, а лучшим противозачаточным средством называет кал слона.
Кроме того, если он советует (для любовной страсти) брать корешки, то в наших аптеках продают только вершки (против нервов); если же он рекламирует вершки (других растений), то их нет и в помине, а большей частью он указывает такие цветочки и такие ягодки, которые были ему современники и, отчасти, соплеменники, и все это, конечно, на своем языке, наша фармаци€я бессильна.
Меры весов, кстати сказать, у него тоже неподъемны для понимания – нынешний продавец не знал бы, как и обвесить: арузза (рисовое зерно), бакилла (конский боб), мил’ака (ложка), сукурраджа, тассудж, хабба, хуфна – без объяснений.
Но я ловлю себя на том, что мне ужасно все это нравится. Послушайте: мастарун кист кират! Кавасус истар джавза данак!
И тогда я сажусь за машинку и печатаю:
ТРАКТАТ О ТОМ,
КАК ВЫЗВАТЬ ДОЛГОЕ
ЛЮБОВНОЕ НАСЛАЖДЕНИЕ
И СЧАСТЛИВО ИЗБЕЖАТЬ ПРИЕДАЕМОСТИ
Параграф 1.
Чистые яства, возбуждающие похоть.
...Мужчина, который постоянно ест воробьев и запивает их молоком вместо воды, всегда имеет горячую эрекцию и обильное семя.
Параграф 2.
Яства, имеющие сходство с лекарствами.
Берут воробьиных и голубиных мозгов – пятьдесят штук, желтков воробьиных яиц – двадцать, чашку лукового сока – три укийи, морковного сока – пять укий, соли и горячих приправ – по вкусу и топленого масла – пятьдесят дирханов. Из всего этого готовят яичницу, съедают ее и запивают во время переваривания крепким душистым вином, несколько сладковатым.