Качели судьбы
Шрифт:
В больнице, в вестибюле, оказалось многолюдно. Ходячие больные выделялись халатами, тапочками и хорошим аппетитом, с которым тут же поглощали принесённые гостинцы под рассказы о домашних новостях. Сева увидел, как одному мужчине санитарка вынесла записку, сказала: «Получай, жена пишет». Он, вложивший в свой пакет коротенькое послание, подумал: «Может, и она захочет ответить? Нехорошо сразу убегать». Потому и сказал санитарке, принявшей у него передачу:
— Если Ларионова захочет написать записку, я здесь подожду.
Он стал так, чтоб в открытую дверь был виден
— Ты пришёл, ты один, Сева! Все меня бросили, чуть не умерла, так больно! Я сразу, как тебя ещё увидела первый раз, поняла — ты не такой, как все, ты лучше всех!
Она отстранилась, чтоб взглянуть ему в лицо. По её щекам текли слёзы, и она шептала, понимая ли сама, что говорит?
— Ты лучше всех! Я тебя люблю!
… Сам ли он, Всеволод, этого хотел, случай ли им распорядился? Как назвать чувство, которое он испытывал к Ольге? Жалость, сострадание, желание защитить? Не из этих ли сослагаемых он сочинил то, что назвал любовью?
Ей уже разрешали потихоньку ходить, и они каждый день гуляли в скверике при больнице. Недели через три её выписали, и Сева привёз Олю домой на такси. Она боялась оставаться одна в пустой квартире, и он стал жить у неё. С ней. Какие чувства он испытывал? Нежность и благодарность к ней — хрупкой и страстной, заставляющей его тело плавиться в горячем мареве. Он, конечно, не был девственником, но интимный опыт его был скуден, и когда Олечка слишком настойчиво стала допытываться: «Сколько у тебя было женщин?» — Всеволод только и сказал: «Не так много, как ты, может, думаешь». С ней всё было иначе. Он поначалу стеснялся света настольной лампы, которую она непременно включала, её лихорадочных губ на своём теле в самых потаённых местах, был неловок, когда она, вперемежку с тягучими стонами шептала: «Нет, подожди ещё, целуй, ниже, сильнее!..» Но скоро всему научился, стал получать необычное, обострённое удовольствие. Хотя — нет, не всегда. Бывали моменты, когда её неистовство и фантазия заставляли Всеволода со стыдом думать: «Нормально ли это?» Но он теперь уже стеснялся вновь оказаться неловким, тем более что заметил, как Ольга в такие мгновения становится злой и требовательной…
Пришла ему повестка к следователю, который вёл дело Вячеслава Ларионова. Климову и Ларионову устроили очную ставку. Предполагалось, что Ольгин муж может опознать в нём, Всеволоде, того человека, с которым он застал свою жену. Сева впервые увидел Ларионова. Короткий ёжик стриженых волос отливал медью, голубые глаза глядели отрешённо, красивое лицо казалось мрачным и безжизненным. Он недолго глядел на Всеволода, отвёл взгляд, покачал головой:
— Нет,
— Вы, Ларионов, так хорошо разглядели любовника своей жены? — спросил следователь. — Ведь бороду за полтора месяца легко отрастить.
— Разглядел, конечно, я не очень, но вижу, что не этот, — упрямо повторил Ларионов, уже не глядя на Севу.
Когда арестованного увели, молодой следователь, лет на пять постарше Всеволода, закурил, предложил собеседнику и сказал, разгоняя ладонью дым у лица:
— Неприятная процедура, извините. Но ведь вы встречаетесь с его женой?
— Да, — ответил Всеволод. — Но встречаться мы стали уже после её ранения, а не до. И насчёт бороды, тут проверить просто: я не сбриваю её с самой осени.
Он вдруг разозлился на себя за эти оправдания и добавил раздражённо:
— Впрочем, это всё ни к чему, ведь никакого любовника не было, он врёт, смягчая свою вину.
— Это Ларионова так говорит вам?
— Да. Её муж пришел в тот вечер пьяный, набросился на неё. Вы же знаете, он работал в ресторане официантом, оттого и вечно бывал пьян.
— Да, — согласился следователь. — В тот вечер он был нетрезв, но не настолько, как пытается представить дело его жена. И насчёт гипотетического или реального любовника… на столе в комнате остались лежать очки с линзами плюс две диоптрии. Никто у Ларионовых, даже родители, такие не носят. Оправа красивая, современная.
— Мало ли чьи… — протянул Всеволод, смешавшись, потому что по наитию вновь вспомнил Сергея: высокий, светловолосый, слегка близорукий — очки очень идут ему…
Следователь заметил его состояние, сказал мягко:
— В вашу личную жизнь, Климов, я вмешиваться не вправе, да и не хочу. Но будте осторожны: женщина, способная довести мужчину до попытки убийства… Думайте…
Думать об этом Всеволод не хотел. Всё ерунда, он верит Оле! И она его любит. И он…
Вскоре после того, как они начали жить вместе, он спросил у Ольги, где её дочь.
— Родители Славки забрали, — ответила она беспечно.
Он уже знал, что, выйдя второй раз замуж, уехала из города Олина мать. Понятно, что бабушка с дедушкой, пока она была в больнице, взяли малышку к себе. Но сейчас она почти поправилась, и он рядом. Но Ольга тряхнула кудряшками:
— Пусть там поживёт, ей там хорошо. И нам вдвоём разве плохо? Мешать будет.
Прильнула к нему, неуловимым движением распахнув блузку и открыв упругие торчащие груди с уже затвердевшими сосками, побежала пальцами по его телу — от плеч вниз…
От следователя Сева шёл и думал, что им с Олей пора пожениться, взять девочку, жить так, чтоб никто ей глаза не колол. Мало что ли ей досталось, а он вновь её компрометирует. Правда, Ольга говорит, что пока не состоится суд, ей развода не дадут. Но это, в конце концов, формальность. Можно уже сейчас жить не как любовники, а как семья. Девочку взять…
Лёжа в постели и глядя, как Оля раздевается, Сева сказал:
— Давай заберём Кристинку. Она ведь очень по тебе скучает, я думаю. Да и ко мне ей пора привыкать.