Кадет
Шрифт:
– Большевики опередили, - зашептал Козардюк, обращаясь к Мите.
– Господа, это ловушка. Берег нужно обстрелять.
– И он дернул Митю за гимнастерку.
– Огня не открывать!
– грозно приказал Лебединский, посмотрев на Козардюка.
– Пароходу подойти к берегу, насколько позволит мель. Военному чиновнику приказываю не отдавать больше панических приказаний, ибо старшим по пароходу являюсь я!
Лагин, скинув гимнастерку, полуголый, забрался на нос и, сев на него верхом, начал размахивать рубашкой.
– В чем дело?
– крикнул, приставив руки
– Ярославль занят белыми, - ответил человек с берега.
– Кого вы везете? Мы белые! Мы соединились с чехами! Все Поволжье восстало! Лучше сдавайтесь!…
– Сдавайся!… - хором крикнуло несколько голосов, и из-за бугра выскочило с десяток добровольцев.
– Мы тоже белые!
– подняв вверх правую руку, крикнул Лебединский.
– Мы заняли Рыбинск, но под давлением превосходящих сил противника принуждены были с боем отойти.
16
Получив записку от Мити, Аня с нетерпением ожидала его целый день. Когда прекратилась стрельба, отец, сказав, что скоро вернется, ушел в город. Аня с помощью старухи прибрала комнату и посмотрела, как на кухне варится обед.
В этот день варили больше, потому что ожидали Митю. Аня не могла спокойно сидеть на месте. Она то смотрела на часы, то поправляла перед зеркалом волосы, несколько раз ласково обняла старушку за плечи, и ей казалось, что время идет удивительно медленно. Она была больше не в силах смотреть на залитые солнцем камни мостовой, слушать шаги редких прохожих. Она решила пойти в корпус.
Вестовые ее пропустили. В знакомой приемной она не увидела кадет. Беспрестанно пробегали солдаты; офицеры громкими голосами отдавали приказания ординарцам.
– Будьте так любезны, - обратилась она к проходившему офицеру в нотам поручика. Он нетерпеливо остановился, что-то хотел резко ответить, но, посмотрев на нее, улыбнулся и сказал:
– К вашим услугам.
– Скажите, где я могу узнать о кадете Соломине?
Офицер вновь улыбнулся и развел руками.
– Он поехал с отрядом брать Рыбинск, - поспешно добавила Аня.
– Рыбинск?
– удивленно переспросил ее офицер.
– Первый раз, барышня, слышу. Разве туда послан отряд?
– Да, да, я утром получила от него письмо. Они должны скоро вернуться.
– Я сию секунду справлюсь, - сказал поручик.
– вы чуточку обождите.
– И он быстро ушел, наклонив голову.
На скамейке, недалеко от Ани, сидел легко раненный солдат, держа в руках винтовку, а рядом с ним какой-то молодой доброволец перематывал обмотки. Поручик скоро вернулся.
– К сожалению, ничего не могу вам сказать. Телефонное сообщение с Рыбинском порвано, и нашему штабу ничего об отряде неизвестно.
– Шурка, здорово!
– крикнул вошедший в приемную молодой загорелый офицер и подошел к поручику.
– Ты откуда?
– С позиции, Шурка, - ответив тот, захватив двумя руками руку поручика.
– Дела ничего, отогнали. Патроны нужны. Немедленно же необходимо доставить патроны. Да, ты знаешь, Гаврилова-то сегодня на окраине ухлопали.
Офицер только теперь увидел Аню и отдал ей честь.
– Штабс-капитан Сергеев.
–
– покачав головой, ответил поручик.
– Слушай, а ты не знаешь о каком-то отряде, отправившемся на Рыбинск?
– Был такой, - ответил Сергеев.
– Утром мне говорили, что какой-то отряд на буксирах отправился. Только, право, не знаю, кто их туда повел.
– Но ведь штабу об этом ничего не известно. Сергеев посмотрел на поручика и засмеялся.
– Не обижайся, Шурка. Штабные всегда узнают после всех.
Аня вернулась домой. Первое, что она увидела, - это висевший на спинке стула старый мундир ее отца. Сам же полковник, сидя у стола, разорванными тряпочками чистил блестящий никелированный револьвер и что-то напевал вполголоса.
– Анюся, - радостно воскликнул он, увидев ее, и, положив револьвер на стол, подставил для поцелуя свою гладко выбритую щеку.
Она увидела, что отец надел новые сапоги и шелковую походную рубашку.
– Я тебя, доченька, ждал. Будь другом, набей для меня папирос да скажи Агафье, пусть скорее накрывает на стол. Я спешу.
– Куда же ты, папочка?
– спросила удивленно Аня.
Отец прошелся по комнате, стараясь не хромать, погладил седые виски и, подойдя к дочери, обнял ее и сказал:
– Полковник Шатилов не может оставаться в такие дни дома. Ты поняла меня, Анюся?
17
Отряд Лебединского отвели на отдых в деревушку, стоявшую на берегу реки Которосли. Каждое утро молодые повстанцы на медном рожке играли зорю и «козочку». Было весело, как в лагерях. Из Ярославля подвозили в деревянных громадных чашках, расписанных елочками, вареные макароны. На солнечном лугу за деревней добровольцы занимались строем, а после учения отправлялись на речку купать отрядных коней. Скинув мундиры, превратившись в белотелых мальчишек, голышом лежали на песчаном берегу, кувыркались, доставали с речного дна камни и, вымазавшись песком, бегали взапуски. Митя облюбовал рыжую кобылицу, у которой был маленький жеребенок-сосунок. Лагин на воронке, а Митя на рыжей, подсвистывая, подхлестывая концами повода, загоняли лошадей в воду. Лошади входили, бухали копытами, а потом ложились на воду и плыли, распустив хвосты, сочно похрапывая. Потом лошади, выйдя на берег, взбирались на бугор и начинали щипать траву, а мальчишки, лежа на песке, наблюдали, как они хлестали себя мокрыми хвостами, отгоняя назойливых мух. С брюха кобылицы срывались капли, и мокроногий хохлатенький светло-песочного цвета жеребенок робко пробовал их слизывать.
На берегу во время купанья всегда сидел рыжеусый мужик, покуривая трубку.
После купанья хорошо было лежать на горячем песке. Волосы стояли ершом, тело покрывалось пупырышками, и солнце сушило капли, дрожащие на спине.
Они возвращались в деревню верхами, перегоняя друг друга, неслись по пыльной дороге, и от темной непросохшей шерсти лошадей промокали их штаны. Пообедав, они забирались на сеновал, где было свалено луговое прошлогоднее сено, взбирались на белую пыльную слегу и прыгали вниз по команде, уходя по уши в рыхлое сено.