Кадеты императрицы
Шрифт:
Бедный, бедный Жан де Прюнже!.. Почему не пришлось ему узнать все это раньше, до того как он, сраженный вражеской рукой, упал бездыханным на бранном поле под Фридландом? Эта весть хоть сколько-нибудь скрасила бы его последние минуты.
И мать и дочь Иммармон бесшумно бродили по тихим комнатам старого замка. Мать постоянно вспоминала детские годы сына и племянника, так как она с самого раннего детства воспитывала Жана, оставшегося круглым сиротой: его отец был убит в вандейском восстании, а мать вскоре умерла с горя по мужу.
— Дети мои, дети! — шептала госпожа д’Иммармон, ломая себе руки. — Ты не понимаешь этого, — говорила
В парке она останавливалась в заветных уголках сына и подолгу простаивала на одном месте, припоминая эпизоды прошлого…
— Вот здесь, — говорила она Изабелле, — они любили играть в прятки… Тебя еще не было тогда, ты еще не родилась… Они любили это место и часто-часто играли здесь… Они были тогда так дружны между собой!.. Ни ссор, ни размолвок… Ах, зачем, зачем только явился этот принц?..
Изабелла слушала, и слезы накипали у нее на душе и жгучими рыданиями подступали к горлу. Ее тоже обступили свои воспоминания. Она думала о Жане де Прюнже, о том, сколько она причинила тяжких минут ему, такому доброму, такому любящему… Потом она думала о своем брате. Как она любила его, когда ей было пятнадцать лет, а ему двадцать! Сколько в нем было всегда благородства, деликатности! А потом… потом он изменился к ней!.. Стал суров и грозен… Она тяжело вздыхала и в свою очередь думала с тоской: «Ах, зачем, зачем явился этот принц?»
Действительно, несчастный принц, служивший игрушкой в руках того, кто занимал его трон, принц, на глазах которого умирали его самые преданные друзья, непризнанные или отверженные, тогда как вдали, в родной, далекой Франции, от него отходили и отрекались его последние партизаны.
В это бурное время, может быть, одна только женщина была чужда личным интересам. И эта женщина была Полина Боргезе. Она уже позабыла царственного неудачника, пленившего ее на краткий миг своей роковой судьбой и своей красотой. Для нее, сестры властителя мира, окруженной ярким отблеском ореола его гения, не было ничего ослепительного в образе последнего отпрыска королевского дома Франции. Она так привыкла к поклонению настоящего времени, что для уважения к прошлому величию у нее не оставалось места. Она так легко, так свободно и дерзко-беззаботно отошла от своего мимолетного каприза, как будто дело шло о самом простом смертном, пленившем ее стройностью фигуры или блеском красивых глаз.
Этой характерной чертой она предупредила историю: что сталось с престижем Бурбонов в сравнении с ослепительным блеском героя Аустерлица, Йены и Ваграма? Он померк, как меркнет жалкий свет свечи в ярких лучах восходящего солнца.
Вернувшись в Рим, во дворец Боргезе, Полина принимала все знаки уважения и преданности как нечто должное, отвечая на все это униженное внимание своей несколько усталой улыбкой.
Если безумно храбрые фанатики кидались навстречу смерти и погибали — она и это находила вполне естественным и неизбежным: империя была рождена в триумфе и в триумфе же должна была и существовать. Средства безразличны: не разбивши яиц, не сделаешь яичницы.
Если в уме Полины и мелькала между прочим возможность гибели Гранлиса на поле брани, то, во всяком случае, она относилась к ней без особенного волнения. Как знать? Может быть, она даже находила, что эта трагическая развязка явилась бы желанным исходом…
Но в эти дни безграничной преданности и самопожертвования кто
Время шло. Наступил день, когда во Францию пришел следующий печальный бюллетень:
«Исполняя возложенное на них опасное поручение, погибли адъютанты генерального штаба: капитаны — маркиз де Жуайен, барон де Сойекур, граф де Прюнже д’Отрем и виконт Жак д’Иммармон. Они умерли героями. Тяжко ранены: господин де Гранлис и граф де Тэ. Все они четко исполнили свой великий долг».
Заметка была коротка, но она ошеломила, привела в отчаяние и уныние многих людей самых разнообразных положений в обществе.
В маленькой лавочке часовщика Борана известие о тяжких ранах Гранлиса заставило вскрикнуть от ужаса четырех человек.
— Это должно было случиться! — прошептал, роняя листок, Гиацинт Боран.
Супруги Блезо молча плакали, Рене дико оглядывалась по сторонам… Она не могла собраться с мыслями, не могла понять случившееся, — так она была ошеломлена этим ужасным ударом.
— Ободрись, девочка! Ранен — не значит мертв. В его годы легко поправляются, — сказал, наконец, Боран, видя горе Рене.
Но она не слушала. Ее мысли отсутствовали. Все ее помыслы, все ее чувства перенеслись далеко-далеко; все они были там, где страдал ее возлюбленный принц.
— Кто при нем?.. Кто за ним ухаживает? — наконец чуть слышно слетело с ее губ.
Все молчали, низко склонивши голову. Никто не находил ни слова утешения, ни слова одобрения.
Молчание нарушил сам Боран. Он быстро поднялся с места и сказал:
— Я пойду в канцелярию главного штаба и узнаю, каким путем и как препровождаются раненые обратно. Все, что в человеческих силах, будет сделано!
— Вот, вот!.. Помоги вам Бог! — промолвили в один голос Блезо и его жена.
Но Рене ничего не слышала, не понимала. Ее била нервная лихорадка, мысли — беспорядочные, обрывистые — неслись далеко-далеко. Ей казалось, что она там в чуждом краю, рядом с принцем… Слова будто в бреду рвались с языка…
— Кровь! — дико вскрикивала она, прижимая руки к груди. — Кровь!.. Стоны!.. Ах, какие стоны!.. Мертвые!.. И он… он, распростертый на земле… Один, совсем один! Где же помощь?.. Шарль, родной наш… Мой Шарль!.. Видишь, я с тобой! Я страдаю за тебя; мое сердце так же обливается кровью, как и твое… Ты потерял своих друзей… Кто же заботится о тебе?.. Иммармон убит! Прюнже убит! Тэ смертельно ранен… О боже мой! Я слышу, ты зовешь, ты так жалобно стонешь!.. Тебя жжет лихорадка… Ты хочешь пить?.. И никого, никого вокруг!.. Шарль, послушай! Я знаю, что я — ничтожество, но я так безгранично люблю тебя! Шарль, мой король, живи, только живи!.. Пусть ты будешь для меня всегда на недосягаемой высоте, лишь бы только ты жил!.. Я люблю тебя так бескорыстно!.. Не умирай!.. Я не в силах пережить тебя. Будь счастлив, здоров, велик — и я буду счастлива за тебя. Это все, чего я могу желать. Господи!.. Если Тебе нужна жизнь, возьми мою! Я с радостью вручу ее Тебе, только сохрани жизнь ему, Шарлю, моему королю! Да, я знаю, что о том же молятся теперь тысячи женщин, и Ты не можешь, Создатель, внять и исполнить все наши просьбы…