Кадын - владычица гор
Шрифт:
А Кадын в чудовище стрелу за стрелой пускала, пока не опустел колчан. Рассвирепел Алмыс. Кинулся на пень, в наряд принцессы одетый, стал его грызть-терзать да вдруг рухнул на землю замертво. Подошла девочка ближе, видит — убит кровопийца.
Не стала Кадын рысёнка спрашивать, страшно ли было ему. Крепко обняла зверя верного и лишь одно слово молвила:
— Пойдём!
И спустились они в маленький, круглый, как сердце, аил, и сказала Кадын людям:
— Дети ваши расти будут. Матери без страха жить будут. Нет
Обрадовались люди, обнимать-целовать девочку стали. На руках её качают, к небу подкидывают, смелость и хитроумность принцессы славят. И лишь один старик, как осенний лист, сухой спрашивает:
— Кто убил его?
Взглянула Кадын на белёсого, как сухое дерево, старца пристально и ему отвечает:
— Убил Алмыса маленький, но бесстрашный Ворчун-зверь.
Больше ничего принцесса людям не сказала. Поставила она ногу в железное литое стремя, правую через седло перекинула, за повод коня дёрнула и дальше в долгий путь поскакала.
С тех самых пор на Алтае легенды про алмысов-оборотней ходят. А болотную рысь — третьего сына Большой Мааны — в народе как священное животное почитают.
Глава 10
Дары Тырко-Чач
Быстро говорливая Катунь-река на запад бежит. Скоро чёрный дятел к седой Белухе-горе летит. Резво гнедой Очы-Дьерен с принцессой Кадын в седле по бескрайней тайге скачет. Сопки он высоко перепрыгивает, пропасти резво перемахивает.
Вот впереди закипела, зашумела река бурная. Как белое пламя она златые пески размывает. Серые камни лижет, огненными брызгами на крутых поворотах разбивается. Вода в ней, как бирюза, лазоревая, ледяная. Плёсы по берегам раздольные, валуны вдоль реки, как войска многотысячные, рядами стоят. Пороги высокие, как вихри, бурливые. От шума быстрой воды кедры в горах дрожат, берёзы в долинах содрогаются. Как на тот берег путникам перебраться — задача нелёгкая. Ни мостка, ни брода тихого кругом — покуда глаз видит.
Спешилась Кадын, коня напоила, стреножила, сама на левое колено опустилась — тоже водицы испить. И рысёнок тут как тут, рядом примостился, языком длинным водицу лакает, от брызг холодных увёртывается.
Напилась девочка, вверх-вниз по скалистому берегу искать переправу пошла. Долго шла, вдруг видит — лодка берестяная на берегу лежит. В две сажени шириной, в девяносто саженей длиной. Обрадовалась Кадын, подошла к лодке, перевернула. Глядь, а под лодкой белая, как кувшинка, старуха спит.
Кликнула её принцесса:
—
Заворочалась старуха, заворчала, глаза открыла, на девочку уставилась. Кадын мёртвого хана не боялась, кровопийцу Алмыса не испугалась, а тут сердце в пятки прыгнуло!
Безобразна была старуха. Зубы большие, как ячменные зёрна, жёлтые. Глаза мутные, как в луже осенней, навыкате. Лицо мятое, землистое, как гнилое яблоко. Нос внутрь головы, как овраг, ввалился. На голове космы седые, длинные, как камыши на болоте, в разные стороны топорщатся.
Оглядела старуха девочку с головы до пят и отвечает:
— А чего ж не переправить? С добром переправлю, и глазом моргнуть не успеешь. Но только и ты мне службу сослужи.
— Проси чего надобно, уважаемая, — Кадын старухе вежливо говорит. — Всё, что в моих силах, выполню;
— Скажи ты мне, девонька, красива ль я? — старуха белая спрашивает, а сама в бирюзовую воду глядится, зубастый рот скалит.
— Как берёза весной в серёжки одетая, красива ты, уважаемая! Как акация летом в цвету! Как рябина алая осенью! Как сосна зимой в снегу, прекрасна ты!
— Складно поёшь ты, девонька, — старуха обрадовалась. — А нравятся ли тебе мои волосы шёлковые? — спрашивает и космы седые пальцами скрюченными чешет.
— Волосы твои — что заморский шёлк переливчатый! Косы твои ярче солнца блестят!
— Сядь-ка ты рядом, девонька, да вшей мне повычёсывай, — старуха ей гребень деревянный протягивает. — А я тебе сказку-чорчок тем временем расскажу. — Сказала так старая, и по щеке её слеза прозрачная скатилась.
Жалко её девочке стало. Одинокая старуха, горемычная. Села она рядышком, старая голову ей на колени положила, и Кадын космы седые разбирать стала. А там вместо вшей пауки да сороконожки. Кадын осторожно добро это перебирает и в огонь выкидывает.
— Давным-давно на синем Алтае жил-был охотник, — повела старуха свой сказ. — Вернулся он как-то из лесу с добычей богатой. Зашёл в свой аил, глядит — пусто в нём, неуютно. Очаг погас, казан не мыт, постель холодная. Не с кем слово молвить, некому добычей царской похвастаться.
— Э-э, жениться мне надо, однако! — вздохнул алтаец. — Жену взять красавицу, чтоб, как солнце, мой аил освещала!
Сказано — сделано. Объехал все окрестные стойбища, всех невест пересмотрел, красавицы не нашёл. Все-то ему нехороши: то глаза не черны, то брови не густы, то волосы не чёсаны. Сел алтаец на валежину, пригорюнился.
Шёл мимо старик. Спину годы согнули, на лице морщины, как ущелья в горах, пролегли. Вскочил алтаец, поздоровался почтительно:
— Давно ты живёшь на свете, абай, много всего видел. Подскажи, где мне жену найти? Да чтобы была такая пригожая, чтобы луну и солнце красотой затмевала! Нет таких среди наших девушек.