Каена
Шрифт:
Каена не одобряла, но и не препятствовала. Ей, по общему счёту, как обычно, было абсолютно всё равно. Роларэн же, всё так же молча осуждая, не стал даже ничего делать.
– Не велено, - хрипловатым, тоже почти что человеческим голосом, если б не острые уши, можно было б и перепутать, промолвил эльф.
– Границы Златого Леса заблокированы, без разрешения Её Величества...
– Ты полагаешь, что Её Величество может что-то мне запретить?
– сухо спросил Рэн.
– Мне? Я Вечный.
– Она королева, - дрожащим голосом отметил кто-то из кроны, но Златые Деревья всколыхнулись,
– Она королева, да, - согласно кивнул Рэн.
– Но никто из вас не осмелится остановить меня, если всё ещё желает жить. Лошадей!
Вновь задрожали кроны Златых Деревьев. По лесу пробежался странный ветерок - он словно знаменовал что-то страшное, но в тот же миг удивительное. Казалось, в один миг всё дышать перестало - и те эльфы, что спрятались, стражи границы, не способные выйти навстречу Вечному, и тот, что всё-таки осмелился к ним шагнуть. Всё застыло - всё, кроме Шэрры и Роларэна.
Она не могла не прижаться к нему всем телом - даже не от страха, а от того, что... Девушка не могла объяснить точно. Не могла подобрать правильные слова, достойно охарактеризовавшие бы обуявшее её чувство. Ей казалось, будто бы ничего того не случилось, не было ни Шэрры, той, первой, ни его дочери, которую Рэн так сильно надеялся воскресить. И Златого Леса, и Громадины Тони... Всё просто пошло так, как нужно. Но, один миг - и всё оборвалось, не успев и начаться, она вновь провалилась в тёмную пучину чужой боли. В то, что он так уверенно в себе запрятал.
– Если королева узнает, кого вы пытаетесь задержать, вы очень об этом пожалеете, - протянул ядовито Роларэн. Казалось, того чувства, что он выше всех остальных, было куда больше, чем осознанности.
– Вы можете пройти, - подошёл к ним наконец-то эльф, всё ещё сильно хромая.
– Но ваша спутница...
– Это подарок Её Величеству, привезённый на заказ, - Роларэн повернулся к Шэрре, поднял её голову за подбородок, скользнул таким оценивающим взглядом, словно видел впервые в жизни.
– Вы вправду полагаете, что моя спутница сегодня может остаться с кем-то другим?
Его руки так по-хозяйски скользнули по её спине... Шэрра всё никак не могла понять, играл ли Роларэн роль, ту самую, что ему столь успешно навязали, или это было исключительной правдой, разве что такой, что ей не хотелось бы в неё верить. Девушка не могла спросить - не имела права.
– Вы предлагаете мне идти пешком к королевскому дворцу?
Эльф промолчал. Вечный смотрел на него - долго, пристально, - а после протянул руку, словно собирался что-то дать, и юноша вскрикнул. Его тело словно переставало ему принадлежать - он видел, как иллюзия, заставляющая его самого верить в это, скользила по телу, превращая его в камень.
Там - это знали даже смертные, - под коркой волшебства, ещё оставались обыкновенные ноги, кости, мышцы... Но он больше не мог их увидеть. Он верил своим ощущениям, а Роларэн навязывал всё, что только взбредало ему в голову, от приятных ощущений, словно щекотали пером, до невыносимой,
Иллюзия? Или это тоже древняя магия леса отозвалась, поруганная, измученная, но всё ещё живая, до той поры, пока рядом есть хотя бы один Вечный?
Будто бы Шэрре кто-то мог ответить!
Роларэн миновал каменеющего эльфа без капли жалости. Он, сохранивший жизнь человечишке, что на него напал, не убивший парня, что предал - дважды, даже больше, предал много раз, сейчас миновал смертного остроухого так, словно тот был отходами в глазах Вечного.
– Прежде, - надменно, но с какой-то спрятанной в голосе ноткой сожаления, - считалось, что если мы вытравим смертных, то дальше будет легче. Увы, но вскоре все поняли, что это грозило бы вымиранием эльфийской расы. Но нас и так осталось слишком мало после управления Её Величества, так что, десятком больше, десятком меньше...
Шэрре казалось, что он сожалел. И она, подняв голову, столкнулась с сочувствием и злобой, застывшей в зелёных глазах так страшно, так причудливо...
– Мне не жаль их, - ответил на невысказанный вопрос Роларэн.
– Как не жаль тебя, смертная. Но мне жаль детей, которых ещё в утробе или по рождению пытались уничтожить их родители, не сумев вдохнуть Вечность.
Рэн родился тогда, когда произвести на свет Вечного считалось уже едва ли не подвигом. Его родители, говорили потом ему, страшно испугались, когда узнали о беременности. Эльфийки очень тяжело заводят детей, а за короткий срок в семьдесят лет, при том, что большинство не проживёт и его половины, многие так и способны произвести в свет потомство. Вечные беременели к третьей-четвёртой сотне. В основном, каждая могла родить лишь одного ребёнка, некоторые - двоих, уникумами считались те, у кого рождалось трое. И когда эльфы стали смертными, лучше с рождаемостью не стало.
Их бессмертие было тому причиной. Тела Вечных, застывшие в одном и том же состоянии, разве они способны были произвести дитя? А в быстроте сменяющихся лет смертных не было того, что позволило бы им хотя бы продолжить род...
Роларэн помнил, как дрожала его мать, рассказывая о том времени. Она была уже весьма зрелой по меркам эльфов и прожила куда больше многих из тех, что сейчас бродили по свету. Ей ещё не было тысячи лет, но через сотню-две она должна была добраться и до этой отметки. Отец Рэна был и того старше.
Златое Дерево не взросло у них на семейном участке, рядом с родительскими деревьями. И мать, опасаясь, что после стольких лет ожидания сумеет произвести на свет всего лишь смертное дитя, что угаснет, будто свеча, так быстро, словно ночной светлячок, на их глазах, что постоянно ходила на столичное кладбище, на место, где должна была вскоре воздвигнуться могила её сына, и плакала.
Её слёзы солёными каплями прорезали умирающую, но тогда ещё способную произвести на свет хотя бы какой-то росток, тогда ещё живущую под ясным солнцем, а не спрятанную за туманами землю... И за несколько дней до родов сквозь трещины и сухость вместо могилы прорвалось Златое Дерево.