Кафе утраченной молодости
Шрифт:
Я люблю прогуляться по Елисейским Полям весенним вечером. Теперь их тоже нет, но в сумерках кажется, что они все же существуют. Быть может, именно там, на Елисейских Полях, услышал я твой голос, который звал меня по имени… Ты продала свое меховое пальто и колечко с изумрудом, а у меня оставалось еще около двух тысяч фраков. Мы были богаты, будущее лежало у наших ног. В тот вечер ты вернулась ко мне. Это было тем летом… тем самым, когда я ждал вас с Мертвой Головой на набережной. На углу улицы Франциска I и Марбеф был ресторанчик, и мы отправились туда вместе. Столики были выставлены прямо на тротуаре, и вечер еще не наступил. Машин почти не было, слышались лишь голоса прохожих да стук их каблуков по мостовой. Часов в девять
Когда мы дошли до Пале-Рояль, уже стемнело. Мы недолго постояли на террасе у Рюк-Универ и двинулись в путь дальше. За нами увязалась какая-то собачонка и сопровождала нас до Сен-Поль, где забежала в открытые ворота церкви. Мы совсем не чувствовали усталости, Луки сказала, что готова прошагать хоть всю ночь. Потом мы прошли через нейтральную зону прямо у Арсенала — несколько пустынных улочек, которые казались необитаемыми. В одном из домов на первом этаже мы заметили два больших освещенных окна. Тогда мы уселись на скамейку напротив и стали наблюдать. В глубине комнаты горела лампа с красным абажуром, распространяя приглушенный свет. На стене слева можно было различить зеркало в золоченой раме. Остальные стены были голыми. Мне показалось, что в окне мелькнула чья-то фигура… но нет, комната была пуста. Интересно, что это — спальня или гостиная?
— Надо бы позвонить в дверь, — произнесла Луки. — Уверена, нас там ждут…
Скамейка, на которой мы расположились, находилась на некотором возвышении, образованном на пересечении двух улиц. Двумя годами позже я проезжал здесь на такси, направляясь в сторону Арсенала, к набережной. Я попросил водителя остановиться: мне захотелось найти ту скамейку и дом. Я надеялся, что те два окна будут освещены, как и тогда. Но вместо этого я заблудился в лабиринте улиц, что выходили к воротам Целестинских казарм.
Я сказал Луки, что позвонить в дверь большого труда не составит. Но дома никого нет, к тому же нам было неплохо и на скамейке. Я даже расслышал журчание фонтана.
— Фонтан? Ты уверен? — удивилась Луки. — Я ничего такого не слышу.
— Все очень просто — это наша квартира, там, напротив. А мы, уходя, забыли выключить свет. И куда-то подевались ключи. А дома нас должна ждать собака. Она заснула в нашей спальне и будет ждать нас до скончания веков.
Потом мы двинулись на север. Чтобы не сбиться с пути, мы выбрали для себя ориентир — площадь Республики, но все равно не были уверены, что идем в правильном направлении. Впрочем, это неважно. В любой момент, если мы потеряемся, можно сесть на метро и добраться до улицы Аржантин. Луки сказала, что она много раз бывала в этом квартале, начиная с детских лет. Где-то здесь держал свой гараж приятель ее матери Ги Лавинь. Да, неподалеку от Республики. Мы останавливались у каждого гаража, но все время ошибались. Луки не могла найти дорогу. В прошлый раз, когда была у этого Ги Лавиня, надо было бы взять у него точный адрес. А теперь он исчез вместе со своим гаражом. Вроде бы пустяк, но на самом деле это было очень важно. Если так пойдет и дальше, то не останется ни одной точки пересечения в этой жизни. Луки рассказала, что мать и Ги Лавинь водили ее на пасхальную ярмарку. Они отправлялись туда пешком, по какому-то бульвару, который, как ей казалось, тянулся бесконечно. Очень похож на тот, по которому мы шли. Конечно, это тот самый. Только теперь мы шли по нему от площади Республики. А Луки с матерью направлялись к опушке Венсенского леса.
Странно посреди ночи вдруг оказаться перед решеткой
Метро уже давно закрылось. Напротив кафе мы заметили отель. Крутую лестницу освещала голая лампочка. Ступени были выкрашены черной краской. Ночной портье даже не поинтересовался, кто мы такие. Он просто указал на дверь номера на первом этаже.
— С этой ночи мы могли бы жить здесь, — сказал я Луки.
Кровать была односпальная, но мы прекрасно уместились на ней вдвоем. На окне не было ни занавесок, ни ставней. Было жарко, и мы оставили его открытым. Музыка внизу умолкла, и теперь нам были слышны лишь раскаты хохота. Луки прошептала мне на ухо:
— Ты прав. Здесь стоит остаться навсегда.
Мне вдруг показалось, что мы находимся далеко-далеко от Парижа, где-нибудь в маленьком прибрежном городке на Средиземном море. Каждое утро в один и тот же час мы идем на пляж… Я запомнил адрес: улица Гран-Приере, дом 2. Отель «Иверния». В последующие годы, если меня просили назвать мой адрес или номер телефона, я обычно отвечал:
— Вы можете только написать мне. Пишите в отель «Иверния», улица Гран-Приере, два. Мне передадут.
Надо бы сходить туда посмотреть, сколько там накопилось адресованных мне писем, на которые я до сих пор не ответил. Да, я был прав — надо было бы остаться там навсегда.
~~~
Прошло несколько лет, когда я снова встретил Ги де Вера. Я шел по улице в сторону «Одеона», и рядом со мной остановилась машина. Я услышал, как меня зовут, причем по моему старому имени. Я узнал, кто это, даже не оборачиваясь. Ги де Вер высунул голову поверх опущенного стекла и улыбнулся мне. Он совсем не изменился, только волосы стал стричь немного короче.
Дело было в июле, часов в пять вечера. Было довольно тепло. Мы присели на капот его машины и разговорились. Я не осмелился сказать ему, что мы находимся в нескольких метрах от «Конде», от той «темной» двери, через которую всегда входила Луки. Правда, двери той уже не было. С той стороны блестела витрина с выставленными сумками из крокодиловой кожи, сапогами и даже седлами и хлыстами. Магазин кожгалантереи «Принц Конде».
— Итак, Ролан, что ж вы теперь?
Все тот же ясный голос, который объяснял нам смысл самых заумных текстов. Я был весьма тронут тем, что он помнит меня и даже мое имя, которое я тогда носил. А ведь в квартире на площади Ловендаль побывало столько народу! Кто-то приходил всего один раз, случайно, а кто-то оставался. Такой оказалась и Луки. И я. При этом Ги де Вер не пытался сделать нас своими учениками. Мы не воспринимали его как учителя, а он не допускал покровительственного отношения к слушателям. К нему просто приходили, даже когда он и не просил об этом. Иногда мы догадывались, что ему хочется побыть одному, наедине со своими мыслями, но он не мог отказать. Именно благодаря Ги де Веру многие смогли больше узнать о себе.
— А вы что же, вернулись в Париж?
Де Вер взглянул на меня с улыбкой.
— Вы ничуть не изменились, Ролан… Всегда отвечаете на вопрос вопросом.
Даже это он не забыл. В те времена он часто так подшучивал надо мной. Говорил, что если бы я был боксером, то умел бы виртуозно притворяться на ринге.
— Я уже несколько лет не живу в Париже, Ролан… Теперь я живу в Мексике. Надо бы дать вам мой адрес…
В тот день, когда я ходил убедиться, растет ли действительно плющ на первом этаже дома Ги де Вера, я разговорился с консьержкой, благо та знала бывшего жильца. Между прочим я поинтересовался и его новым адресом. Консьержка ответила просто: «Выехал, мол, и никакого адреса не оставил».