Кафедра

Иконникова Ольга

Он согласен на всё, и я иду на кухню и жарю яичницу с колбасой. Оказывается, я и сама хочу есть.

– Вкусно! – заявляет Сашка, облизывая вилку и улыбаясь. – Хотя оригинальным это блюдо не назовешь. А раз ты хочешь переквалифицироваться в домашние хозяйки, нужно расширять кулинарные познания. Если ты уволишься из университета, то сможешь пойти не только на курсы английского, но и на кулинарные курсы (интересно, есть ли такие?) или на курсы кройки и шитья.

Я мрачнею и собираюсь выставить его за дверь.

– Ты обещал – ни слова о работе!

– А

разве я о работе? – удивляется он. – Я радуюсь тому, что теперь ты целиком и полностью сможешь посвятить себя искусству ведения домашнего хозяйства – это очень пригодится тебе, когда ты станешь женой ученого. Ты растворишься в его делах и заботах – потому что своих дел у тебя не будет. Ты будешь печь ему пирожки, гладить носки и слушать его жалобы на идиотов-коллег.

Он издевается, но нарисованная им картина настолько чудовищна и, как ни странно, правдоподобна, что меня прошибает пот.

– Андрей не требует от меня ничего подобного! Он только считает, что педагог из меня не получится. И тут он совершенно прав! Я слабохарактерная!

– Ты слабохарактерная? – изумляется Сашка и откладывает в сторону блюдце с остатками мороженого. – Ну, знаешь ли, это – полная чушь! Да, ты чуткая и тактичная. Но я не думаю, что это – плохо. Преподаватели должны быть разными. И стервозность тут совершенно не при чём. А поступать, как страус, Алиска, – проще всего.

Я упрямо молчу, но я хочу, чтобы он продолжал говорить.

– «Рынок ценных бумаг» – дисциплина для начинающего преподавателя слишком сложная. Но это уже прокол заведующего кафедрой. Да и опыт – дело наживное.

Я цежу сквозь зубы:

– Я всё равно к ним больше не пойду. И не уговаривай.

Он с деланным равнодушием отвечает:

– А я и не уговариваю. Поступай, как знаешь. Только сначала подумай хорошенько. Утро вечера мудренее. Когда у тебя следующая лекция в этой группе?

Я заглядываю в ежедневник.

– Через неделю.

– Ну, вот! – радуется он. – Целая неделя на то, чтобы серьезно подготовиться к занятиям! Ты разве не хочешь доказать им, что чего-то стоишь? И, по-моему, ты делаешь из мухи слона. Ах, скажите, пожалуйста, на вопросы ответить не смогла! Да даже педагоги с опытом порой с ответами затрудняются. Помнишь, когда мы в институте учились, как Кузаков на трудные вопросы отвечал? «Это выходит за рамки учебной программы». А он, между прочим, профессор!

Мне впервые за сегодняшний день хочется улыбнуться.

Но больше, чем напоминание о профессоре Кузакове, мне греют душу Сашкины слова о том, что за неделю можно подготовиться к любой лекции. Даже по рынку ценных бумаг. И мне, в самом деле, хочется доказать им, что педагог из меня может получиться! Доказать и тому солидному мужчине с кожаным портфелем, и серьезной женщине в очках, и лохматому рыцарю. И, конечно, Андрею!

– Давай договоримся так, – предлагает Давыдов, – ты проведешь еще одну лекцию, и если ситуация не станет лучше, то поступишь так, как советует Андрей. Хорошо?

Я киваю.

– Вот и славненько! –

он потирает руки.

Снова звонит телефон – теперь уже у Сашки.

– Да! – весело кричит он в трубку. – Да, я как раз у нее. Хорошо, приезжай.

Я делаю страшное лицо и машу руками. Он ухмыляется и нажимает на «отбой».

– Кирсанов. Говорит, что тоже не мог до тебя дозвониться. Ужасно хочет поговорить с нами обоими. И именно сегодня.

Я кручу пальцем у виска.

– Вы оба ненормальные. Вы хоть знаете, который час?

Давыдов смотрит на часы и признает:

– Да, поздновато. Но у него голос странный. Может, что-то случилось?

– Студенты уже нажаловались! – предполагаю я, и уже отступившее было плохое настроение вмиг отвоевывает оставленные позиции.

Но Сашка качает головой.

– Нет, вряд ли. Из-за такого пустяка он бы не помчался сюда, на ночь глядя. К жалобам студентов он давно привык. Скорее, с Дашей поссорился. Хотя, тоже маловероятно. Такой новостью он бы делиться не захотел.

Мы гадаем минут пятнадцать – до тех пор, пока не приезжает Кирсанов. Он появляется на пороге, одетый в мешковатый свитер и изрядно потертые джинсы (похоже, Даша так и не привила ему любовь к чему-то более приличному). В руках – свернутые в рулон листки бумаги.

– Привет! – уголки его губ чуть приподнимаются – он изображает улыбку. – Кофе напоишь?

Я киваю:

– Конечно, – и предупреждаю: – Только кофе у меня – растворимый.

Ему, похоже, всё равно.

Мы идем на кухню и долго пьем кофе. Вадим спрашивает, как у меня прошел первый рабочий день, и я почти спокойно отвечаю: «Всё в порядке». Он бормочет: «Хорошо» и переключается на тему дождливой погоды. Похоже, мои педагогические успехи и неудачи его не волнуют. Кажется, Сашка прав – Кирсанов думает о своём.

Меня уже тошнит от кофе, когда Вадим, наконец, решается задать тот самый вопрос, ради которого пришел.

– Алиса, помнишь тот день, когда мы с Дарьей вернулись из свадебного путешествия? Ну, мы еще читали поздравительные открытки. А ты снимала электронную почту. Помнишь?

– Ну, да, – не очень уверенно отвечаю я.

Честно говоря, тот давний эпизод почти стерся из моей памяти.

– Там было одно письмо, которое тебе показалось странным, – быстро, глотая слоги и слова, лопочет Вадим. – От девочки, которая хотела мне отомстить. Вспомнила?

Я виновато улыбаюсь – забыла!

– Ну, как же? – горячится он. – От Светлячка! Я дам сейчас тебе кое-что прочитать. Только не ругай меня, пожалуйста, ладно? Просто прочитай. И вспомни!

Что-то всплывает из глубин моей памяти – что-то еще не вполне ясное. Всё-таки восемь лет прошло.

В тот день я пришла в гости к вернувшимся из свадебного путешествия Кирсановым и застала Вадима одного.

Возможно, я была дурой, но я продолжала с ним общаться – так, как будто между нами никогда ничего не было. И я была у них на свадьбе. И вручая подарок, даже поцеловала Дашу в напудренную щеку.