Кахатанна. Тетралогия
Шрифт:
– Слышали ли вы об императоре Зу-Л-Карнайне? Нет? Тогда я быстро вам все расскажу. Он пришел со своей армией с юга – из земель тхаухудов. Государство у них, как вы знаете, маленькое. Всего-то у Фарры богатств, что овцы и козы да выход к морю. Люди там не то чтоб дикие, но... Да это не важно.
Так вот, в прошлом году, аккурат к предыдущей ярмарке, стало известно, что тхаухуды небольшой армией перевалили через горы и двинулись на Курму. А она-то почти втрое больше. Все только смеялись. А потом Курма была завоевана за три недели. Вот тут и заговорили о Зу-Л-Карнайне – великом аите Фарры.
Вскоре
К концу прошлого года он подошел к границам Урукура и предложил сдаться по доброй воле, приняв справедливое и мудрое правление аиты. Дахак Даварасп – нынешний князь Урукура – вроде как согласился. Ну и я бы согласился на его месте, когда у ворот стоят армии Фарры, Курмы, Джералана и эти дикие кочевники... Присягнул он, значит, на верность Зу-Л-Карнайну, а пару месяцев назад поднял мятеж. Император в то время как раз двигался с армией на Бали – он, говорят, мечтает покорить весь мир, а пока завоевывает восточные земли Варда, – и неплохо это у него выходит, доложу я вам. Просто оторопь берет, когда подумаешь, что такая армия однажды будет угрожать Аллаэлле. Нет, мы, конечно, победим, я не сомневаюсь, но война – всегда война: кровь, смерть, разорение. Пусть боги охранят.
– Так что Дахак Даварасп? – подтолкнул Воршуд мысли хозяина в нужном направлении.
– А что Дахак Даварасп? Заперся в ал-Ахкафе и ждет подкрепления из Бали, Сихема и Табала. Только думается мне, что пообещать они пообещали, а помощи не пришлют – слишком боятся тхаухуда. Он не проиграл еще ни одного сражения, а вайделоты Джоу Лахатала объявили его избранным и напророчили ему великую судьбу. Слухи об этом сейчас гуляют по всему Варду. Право, даже странно как-то, что вы о нем не слышали...
– Мы были очень, очень далеко, – мягко напомнила Каэтана.
– Ах да, прошу прощения у благородных господ. Так вот, думается мне, что сейчас Зу-Л-Карнайн возьмет ал-Ахкаф и вырежет всех до единого, чтобы другим неповадно было противиться его воле. Но он должен пройти через весь Урукур с огнем и мечом, чтобы дойти до его столицы. Знаете, что я вам скажу? – Хозяин доверительно наклонился к своим постояльцам. – Если вы ведете речь о поездке в ал-Ахкаф, то никто из купцов сейчас туда не двинется, потому что через пару-тройку недель там как раз будут бои.
Поблагодарив гостеприимного хозяина, путешественники двинулись было на прогулку, но Тедоре остановил их неожиданным вопросом:
– Вы хоть не в город собрались на ночь глядя?
– Именно в город, а что?
– Ах, осел я, осел! – засокрушался толстяк. – Все про опасности в Урукуре толкую, а нет чтобы вспомнить, что вы в Аккароне давно не были. Сейчас, к нашему горю, ночью по улицам стало опасно ходить.
Некоторое время назад здесь объявился ингевон знатного рода, младший сыночек самого высокого лорда Сенты Арматая, Джангарай. При дворе состоять не захотел, а где до того бродяжничал, никто не знает. Но что бродяжничал – это точно. И приехал в Аккарон точь-в-точь
Дерется он как демон или солдат Арескои, но зря не убивает. Так, обдерет как липку и отпустит с миром. Ну а вздумаешь сопротивляться – изрубит в капусту. Говорят, обходительный, а жалости ровно в змее, когда она добычу глотает. Ну ингевоны – они ведь все с характером. Так что не ходите никуда, ложитесь спать.
– А вы, благородная госпожа, – продолжил хозяин, – лицом вылитая дочка эламского герцога. Жаль, бедняжка не при уме была. Он ее недавно привозил в Аккарон. Разряжена, как куколка, а глаза пустые, стеклянные. Эх, где теперь Элам? Что в мире делается, скажите? – Хозяин возвел глаза к темному небу.
Тедоре говорил еще что-то – о непорядке в стране, о том, что ярмарки нынче пошли не те, вот в его годы... Но Каэ слушала толстяка уже вполуха.
Воршуд всем своим видом давал понять, что всерьез принял предостережение хозяина насчет ночного грабителя и не собирается влезать в какую-нибудь передрягу.
Однако как-то само собой вышло, что через несколько минут они уже шли по направлению к восточным воротам. Воршуд злился на себя, что не отговорил Каэ от опасного ночного приключения, – главное, ведь и цели никакой нет. Но Каэтана металась по ночному Ак-карону, охваченная одной-единственной мыслью – она была здесь. Когда-то очень давно, но вот этот уголок города точно помнит!
Каэ остановилась, и Воршуд чуть было не полетел носом от столь резкого торможения. Бормоча про себя какие-то жалобы, он поднял голову и оторопел: его спутница с отрешенным видом выделывала на абсолютно пустой улице, освещенной только светом немногочисленных окон, странные движения, будто повторяла фигуры замысловатого танца. Воршуд хотел было остановить ее, но одернул себя и решил понаблюдать.
В этом немом спектакле явно участвовало несколько людей. И хотя их не было видно, по движениям Каэтаны отчетливо угадывалось, где они могли находиться в тот момент, потому что Каэ сражалась на мечах. Однако руки ее оставались пустыми, а клинки висели на перевязи.
Она не просто фехтовала. Маленький альв понял, что так сражаются только один раз в жизни, защищая и себя саму, и свою душу. Так стоят за то, что ценится больше собственного бытия, потеря чего страшнее смерти. Но что же это было для Каэтаны – Воршуд не знал.
А Каэ в этот момент остановилась, словно без сил опустила руки, и из ее груди стали с рокотом выкатываться слова, произнесенные чужим – грубым и тяжелым – голосом:
– Ты уйдешь из этого мира и никогда больше не вернешься в него. Ты забудешь свое имя. Ты уже его забываешь. Как тебя зовут?! Ну!
– Ка-а-а, – застонала она собственным голосом. – Ка-а-а!..
– Ты забыла его! – Эти три слова тяжелыми камнями легли на душу ошарашенного альва, который слушал в темном переулке Аккарона разговор, происходивший здесь многие годы назад, но когда?
– Ты не вернешься сюда и никогда не найдешь своих детей. Твой отец не поможет тебе. Прощай!
Каэтана изогнулась дугой и захлебнулась страшным отчаянным воплем. Воршуд испугался, что они привлекут к себе внимание, но улица оставалась пустынной.