Каин
Шрифт:
Ярослав правильно понял мой настрой и исчез из моей жизни так же молниеносно, как и появился в ней. Его не было семь месяцев, и это были воистину самые спокойные и счастливые месяцы в той моей жизни.
4. Ярослав
Октябрь 2005 года, Рига, Латвия.
Рабочий день на деревообрабатывающем предприятии уже подходила к концу. Все, чья смена заканчивалась, доделывали последние операции на станках и убирали свои рабочие места, подготавливая их для ночных сменщиков. Ярослав немного небрежно отбросил
– Саныч, мне надо пораньше уйти сегодня, ты помнишь? – Ярослав вопросительно посмотрел на напарника.
– Помню я, помню,– недовольно проворчал тот и, остановив станок для шлифовки дерева, спросил,– ты куда ходишь-то постоянно после работы?
– Саныч, я же не спрашиваю, что вы с женой в шестьдесят пять лет в постели делаете? Вот и ты не задавай вопросы, на которые знаешь, я не отвечу,– Ярослав снял рукавицы и вытряхнул оттуда залетевшую стружку.
– Ладно, ладно. Ты прямо сейчас что ли хочешь уйти?
– Да. Мне надо быть в центре через час.
– Ну, это ты уже не успеешь.
Ярослав с усмешкой посмотрел на пожилого напарника.
– Ты плохо знаешь, на что я способен, Саныч,– он засунул рукавицы в карман и, сняв защитные очки, быстро направился в сторону раздевалок.
Сергеев Владимир Александрович, которого все называли Саныч, посмотрел вслед Ярославу и подумал, что он никогда в своей жизни не встречал более замкнутого и отстраненного человека, чем его напарник. Они проработали вместе уже больше года, но он не знал о нем практически ничего. Ярослав был хорошим, исполнительным работником, практически никогда не перечил, но был как-то особенно холоден и порой даже груб. Особенно, если кто-то пытался расспросить его о семье, девушках и вообще жизни вне работы. Ярослав отмалчивался или открыто огрызался. Поначалу Сергеев думал, что это все напускное, и только со временем понял, что его напарник действительно замкнутый и нелюдимый человек, а от таких в жизни ничего хорошего не жди, это он усвоил давно и на своем опыте.
Внимательно осмотрев станок на предмет неполадок, Саныч стал предельно быстро и четко убирать место их с Ярославом работы, чтобы поскорее вернуться домой, где его ждала любимая жена и теплый вкусный ужин.
***
Ярослав пришел к Анжелике ровно в назначенное время. Он заглянул в кабинет как раз, когда она закрутила свои длинные темные волосы в свежую кичку.
– Здравствуйте, Ярослав! – Анжелика отошла от зеркала и жестом предложила Ярославу сесть в уже давно знакомое кресло.
– Здравствуйте.
– Как вы себя чувствуете? С чем сегодня пришли?
Ярослав устало плюхнулся в кресло и поставил на пол свой рюкзак.
– С чем я могу к вам прийти, Анжелика? – с легким раздражением спросил он.– С тем же, что и последние семь месяцев.
– Вы раздражены…– Анжелика спокойно смотрела на Ярослава, положив руки на подлокотники кресла.
– Конечно, раздражен! Мы с вами встречаемся два раза в неделю больше полугода, а я как был психованный, так и остаюсь,– зло процедил он,– точнее, все стало еще хуже.
– Что конкретно стало хуже, Ярослав?
– Кошмары никуда не ушли, я постоянно сижу на снотворных и антидепрессантах, я не могу нормально общаться ни с одним человеком.
– Вы же понимаете, что это не быстрый и легкий процесс вроде удаления зуба с обезболивающим лекарством.
– Понимаю.
–
– Да,– тихо ответил Ярослав и сжал кулаки.
– О чем?
– О Биляне. О…ее смерти.
– Когда вы потеряли Биляну, что вы почувствовали?– голос Анжелики был тихим и сочувствующим.
– Я ее не потерял,– глухо и зло ответил он,– ее убили.
Почти не дыша, Ярослав долго смотрел в окно, пытаясь совладать с нахлынувшими воспоминаниями и чувствами. Когда он перевел взгляд на психолога, то ничего кроме пустоты и безразличия она там не увидела.
– Я не буду больше вспоминать об этом. Вы должны научить меня забыть это, а не заставлять переживать все снова и снова,– он сжал зубы, постепенно возвращая контроль над эмоциями.
– Ярослав, вы понимаете, что находитесь на грани?– Анжелика звучно выдохнула и продолжила.– Наши встречи бессмысленны, если вы будете отмалчиваться и постоянно контролировать себя, не давая мне возможности вам помочь.
– Разве ваша задача не состоит именно в том, что достать из меня все необходимую информацию и чувства? У вас же должны быть какие-то методики, чтобы я, наконец… раскололся?
– Все эти семь месяцев, что вы ходите ко мне, я пытаюсь вам помочь, и я испробовала все возможные и известные мне методы и подходы, чтобы взломать вас, если можно так выразиться. Однако у вас очень сильная психика, и вы сопротивляетесь так отчаянно, что я должна признать, у меня не получится вам помочь, если вы сами не захотите этой помощи.
– Я же пришел к вам!– в сердцах сказал Ярослав.– Разве это не крик о помощи?! Разве это не доказывает, что я готов делиться и отдавать.
– Несомненно,– Анжелика чуть понизила голос, тем самым пытаясь успокоить Ярослава,– но прийти это только первый шаг, и он один ничего не изменит. Да, вы готовы открыться, возможно, просто не мне. В какой-то момент вы по какой-то причине потеряли ко мне доверие, поэтому и открываться мне для вас стало все сложнее и сложнее. Однако, если мы попытаемся понять почему это произошло…– Анжелика не успела закончить.
Ярослав мотнул головой и решительно встал.
– Вы правы. Я думаю, мне больше не надо сюда приходить. Мне становится только хуже,– взяв рюкзак, он вытащил десятилатовую купюру.– Спасибо вам за помощь. Дальше я сам.
Положив деньги на столик, Ярослав решительно вышел из кабинета.
Дойдя до остановки, и, отстояв длинную очередь на автобус до Олайне, он окончательно продрог. Ярослав понимал, что его трясет не только из-за ветра и почти нулевой температуры, совсем не свойственной октябрю. Каждый раз, после визита к Анжелике его колотило, как в лихорадке. Она говорила, что так тело реагирует на его постоянный контроль над собой и своими эмоциями, когда все мышцы напряжены и готовы к обороне. Сопротивляясь ее натискам и под давлением воспоминаний и чувств, томящихся в нем и рвущихся наружу, тело и разум настолько устают физически, что, когда он позволяет себе расслабиться, выйдя из ее кабинета, от перенапряжения мышцы самопроизвольно сокращаются и тело начинает трясти. Возможно, она и права. Вот только, что ему делать с этим? Он понимал, что дальше жить в таком состоянии невозможно. Ему было плохо, тяжело и иногда даже физически больно вспоминать и проживать все, что было с ним в Космете на каждом сеансе у Анжелики. Скорее всего, поэтому он и сопротивлялся, как мог, пусть даже и не осознанно.