Как целует хулиган
Шрифт:
– Я не понимаю, – вздохнул Данила. – Что не так? Ну ты что, думаешь, у меня девчонок до тебя не было? Или я с луны свалился и вообще ни хрена не вижу ваших бабских штучек? Ну всё ж нормально шло, Марин! И ладно в первый раз ты была бухая, хрен с ним, с большой натяжкой, но предположим, что ты не соображала, что делаешь. Но дальше? Ты ведь сама, сама ко мне ходила! Глазки строила, обнимать себя позволяла. А последний раз, Марин? Ты что, вообще не помнишь, как нас замкнуло? И ладно я, у меня в принципе на тебя стоит, но ты... Я в глаза твои тогда смотрел,
Она, обхватив себя руками, молчала. Он был прав – она сама. И как это объяснить – хрен его знает.
Данила, подчёркивая каждое слово ударом кулака по рулю, повторил:
– Что? Случилось? Потом? Пока я это не пойму, я не отстану. Ну, в смысле, я и потом не отстану, но пока не пойму это, нам даже нечего обсуждать. Серьёзно.
И Маринка не на шутку испугалась. Сейчас он говорил правду. Он действительно не отстанет. Нужно было убеждать как-то иначе.
– Ничего не случилось. Просто я поняла, что у нас ничего не получится. И всё. Что тут ещё обсуждать?
– Почему не получится?
– Ты бедовый, Дань. Мой отец таких, как ты, каждый день пачками в обезьянник свозит. И он никогда не допустит, чтобы я...
– Пха! – нервно мотнул он головой и схватился за ключ в зажигании. – Поехали!
– Куда?
– К папе твоему, куда ещё! Пусть он сам мне это скажет.
– Ты нормальный? – испуганно схватила его за руку Маринка. – Не вздумай даже!
– Почему? Потому что он здесь ни при чём, да?
– Нет! – от бессилия хотелось реветь. – Потому что он тебя убьёт! Тот мент, которого я вырубила бутылкой, оказался моим крёстным, прикинь? И если отец узнает, что там, в клубе со мной был ты, то мне ничего не будет, а вот тебе хана! Понял?! – говорила от балды и сама же обмирала от понимания того, что так оно, скорее всего, на самом деле и будет. – Я тебе серьёзно говорю, отстань от меня, или мне придётся всё ему рассказать! Ты дождёшься, клянусь!
– Ты не расскажешь, – сощурился он. – Ты сама себе сейчас не веришь. Это видно.
– Проверим? Давай! Поехали!
– А поехали! – неожиданно бодро согласился Данила и повернул ключ. Машина рыкнула и заглохла. – Не понял... – Он попробовал ещё раз, но снова безрезультатно. – Кажись, приехали. Погоди-ка...
Открыл капот, повозился в переплетении трубок и железок. Маринка нервно глянула на часы – шесть.
– Сейчас я свечи поменяю, погоди, – заглянул Данила в салон.
Возился и возился, обещал и обещал... То свечи, то предохранители, то какие-то клеймы, то ещё что-то. В начале восьмого, когда солнце уже заметно клонилось к закату, и водокачка погрузилась в густую тень, он, наконец, попросил полить ему на руки из бутылки.
– Теперь, я надеюсь, едем? – подавая ему тряпку, поёжилась от речной прохлады Маринка.
– Как? Ты же видишь, не заводится.
– В смысле, не заводится?! И что теперь?
– Да ничего. Сейчас пойдём с тобой на крышу, выпьем шампанского, посмотрим закат. Потом попробуем завести ещё раз. Может, получится. Так бывает, серьёзно. А если и тогда
Смотрел на неё с хитрой усмешкой, и до Маринки вдруг дошло.
– Ты врёшь, да? Она, на самом деле не ломалась, так?!
Данила, смеясь, пожал плечами:
– Не веришь, попробуй сама заведи.
А на его наглой роже вот такенными светящимися буквами было теперь написано: «Да, я развёл тебя, дерзкая. И чё?»
– Да пошёл ты, дебил! – в сердцах швырнула она в него бутылку с остатками воды и решительно пошла по дороге в сторону дач.
На склон забралась сильно запыхавшись. В паре шагов за спиной шёл Данила.
– Ну ладно тебе, Марин! Ну пошутил. Пошли обратно!
А она упрямо шла через балку к дачам и молчала. Когда дошла, на остановке уже не было ни людей, ни автобусов.
– До семи они ходят, Марин, точно тебе говорю. А уже почти восемь. Хорош дурить, пошли обратно.
– Не может быть, чтобы до семи! Слишком рано.
– Ну хочешь, я у местных узнаю. Ты только не уходи никуда, я быстро.
А куда она, спрашивается, могла уйти? Сидела на покосившейся лавке, смотрела, как стремительно гаснет небо и думала, как быть. Хорошо хоть папа на дежурстве. Но вообще, очередной залёт перед Оксанкой, конечно.
Когда, минут через пятнадцать, из-за поворота дачной улицы показался Данила, она демонстративно свернула голову в другую сторону. Господи, ну вот как её угораздило с ним связаться? И как теперь отделаться, если он реально без тормозов?!
– Я же сказал, до семи ходят! – ещё издали крикнул он. – А другая ближайшая остановка аж на кирпичном заводе, а это аж за соседним массивом. Там последний автобус в полдевятого, но туда идти минут сорок, пока дойдёшь, и он уже уедет. – И, присев перед ней на корточки, протянул вдруг полные пригоршни малины. – Смотри, малинка для Маринки. Сладкая, как ты. Бери!
«Диетическая» – тут же прозвучал в её в голове шёпот Кира, и она до боли прикусила губу, чтобы не расплакаться. Данила, заглядывая снизу-вверх в лицо, легонько погладил запястьем её колено:
– Капризуль, ну хорош ломаться, а?
Маринка поджала ноги, уводя колено из-под касания. Слишком тёплого, слишком ласкового. Слишком близкого.
– Отвали.
– Марин...
– Отвали, я сказала!
Злее, грубее, обиднее. И Данила вдруг высыпал малину ей на колени и припечатал к ним ладонями:
– Угощайся, дерзкая!
Она вскочила.
– Ты совсем охренел?! Идиот!
А он дёрнул её на себя и впился поцелуем в губы. Маринка сопротивлялась так отчаянно, словно от этого зависела её жизнь, но Данила перехватил запястья и заломил руки за спину, прижимая Маринку собою к дырявому простенку автобусной будки. Она вцепилась в его наглый язык зубами, и Данила отпрянул, зашипел:
– Ты чего творишь, дурная?
– Хочешь знать, почему у нас ничего не получится? – сквозь слёзы прошипела она, – потому что у меня уже есть парень, понял!