Как целует хулиган
Шрифт:
– Ой, ой, ой... – захихикала Катька. – Кажется, кто-то просто любит хулиганов...
– Да прям! – смутилась Маринка. – Просто он идиот, который даже не представляет, какими проблемами ему светят тёрки с опером Ивановым. Только поэтому!
– Ага, ага... Конечно, расскажи, ага...
– Короче, – снова расплываясь в неудержимой улыбке, Маринка обняла подтянутые к груди коленки, – подхожу, говорю, типа: «Последний раз предупреждаю, отвали по-хорошему, пока мой отец не вернулся!» А он ржёт, прикинь! Дурак. А потом такой: «Не кипеши, малая,
– Чего?
– Укроп, Кать! Прикинь? Большой такой пучок, а из серединки цветок с клумбы торчит!
И они на пару расхохотались.
– Девочки, – постучалась в закрытую дверь комнаты Катина мама, – мне вообще-то на сутки завтра к шести.
– Да, мам, мы всё уже, ложимся! – крикнула Катька, и перешла на шёпот: – Ну, а ты?
– Ну говорю же – офигела я! И взяла.
– А-а-а, ну всё Иванова, это залёт! – азартно воскликнула Катька. – Цветы взяла – считай, дала! – и тут же спохватившись, прикрыла рот рукой. – А дальше?
– А дальше, этот гад опять полез целоваться, и я ему его же укропом по морде надавала. А потом Оксанка позвала, и я сбежала. Еле вырвалась, прикинь!
– Оу, как романтичненько, – подёргала Катька бровями. – Симпотный хоть?
Маринка пожала плечами.
– Такое ощущение, что я его уже где-то видела. А так – ну... обыкновенный. Кир намного лучше!
– А, ну конечно! Тебя послушать, так твой Круглов прям бог всех богов! – фыркнула Катька. – Хотя, на самом деле, просто рожа смазливая да кубики на прессе и всё. Подумаешь, невидаль! Он даже целуется так себе!
В стену снова постучали:
– Кать, ну я прошу, потише!
– Всё, давай спать, – поднялась она с диванчика, разложенного в гостевой, и кинула него постельное. – Сама застелишь, ладно? Одеяло и подушка в шкафу.
Пытаясь притупить ревность, стремительно сменяющую недавнее веселье, Маринка деловито заправила простынь и натянула пододеяльник на лёгкое летнее одеяло. Но снова это навязчивое ощущение, что происходит что-то не то... Пожалела вдруг, что вообще припёрлась сюда с ночёвкой. Всё теперь раздражало: и чужая комната, и узкий диван, и сама Катька. Особенно Катька!
Не удержалась, стерва, напомнила... Опять. Не слишком ли часто в последнее время? С тех пор, как они переехали сюда, так её прям регулярно распирает! Значит, не так уж она и забыла. Или это она вообще не про тот раз намекает?
Села на диванчик, согнулась, уткнувшись лицом в подушку. Это невыносимо. Невыносимо! Вспомнился Кир: его крышесносная улыбка и харизма, против которой нереально устоять. Шикарное рельефное тело и даже запах... Запах?
Резко разогнулась, глядя на лежащую на коленях подушку. Она была в наволочке – видно с прошлого раза, когда на ней спал кто-то другой... Кто-то другой? Завертела её в руках, принюхиваясь, выискивая зоны, где тонкий, едва уловимый аромат будет чётче... Это же парфюм Кира, разве нет?!
Всё внутри заколотилось. Да. Она знала. Она всегда знала,
Так, спокойно. Это просто мужской парфюм. Может, на подушке спал Катькин брат, или его друг... Снова ткнулась в неё носом, повела руками, разглаживая складки, и нащупала вдруг что-то внутри наволочки. Что-то маленькое, жёсткое, с неровным краем…
С ноги долбанула в дверь Катькиной комнаты:
– Это что?!
Катька испуганно подскочила с пуфика.
– Что это? – потрясая найденной в подушке уликой, угрожающе двинулась на неё Маринка. – Ну ты и гадина... Ну ты... – И схватив подвернувшуюся под руку книгу, швырнул в подругу. – Сука!
– Ты офонарела, Иванова? – увернувшись, пришла та в себя. – Ты чего творишь, истеричка?!
– Что это?
– Да откуда я знаю?!
– Хватит из меня дуру делать, Махонина!
– Да сколько можно?! – заорала за их спинами Катькина мама. Маринка обернулась – та стояла в ночнушке и бигудях и угрожающе упирала руки в бока. – Вы что, русский язык не понимаете? Вы чего орёте, как потерпевшие? – жёстко тряхнула Катьке пальцем: – Чтобы никаких больше подружек с ночёвкой, ясно?! А ты иди туда, где тебе постелили!
Маринка ломанулась мимо неё в прихожку, схватила свои босоножки и сумочку и, от души хлопнув дверью, выскочила во двор. Не обуваясь, кинулась вниз по улице.
Фонари не горели, только, кое-как освещая дорогу, проглядывала сквозь лёгкую дымку облаков луна. Одна за другой начинали брехать взбудораженные шумом собаки. А Маринка рыдала. В голос. И хотела сдохнуть. В кулаке, до боли впиваясь острой гранью в ладонь, лежал кулончик на порванной цепочке – половинка сердца, которую она подарила Киру на полгода их отношений. Которую он потерял незадолго до отъезда в Италию, и которую она нашла теперь в подушке лучшей подруги...
В конце улицы, проходя мимо дома Кирилла, остановилась.
Какой же он гад... Какой же он...
Рванула с шеи вторую половинку сердца и швырнула её в высокие ворота. Кулончик слабо звякнул об них и упал куда-то в траву.
– Пошёл к чёрту, Круглов!
Но в ответ, лишь сонно ругнулся из-за забора Мухтар.
– Козёл... – осев на корточки, уткнулась Маринка лицом в ладони. – Сволочь... Да пошёл ты, гад... – и, вскочив вдруг, снова заорала: – Пошёл ты, понял?! – и, в сердцах плюнув в сторону ворот, кинулась к трассе.
Глава 4
В гаражах всё было так же, как два года назад – засыпанные битым кирпичом дорожные ямы на въезде, вечно переполненные всяким хламом баки, стая прикормленных собак на территории. Их старенький жигулёнок покрылся пылью. Отец, хотя считай всю жизнь и провёл за рулём фуры и зарабатывал вроде неплохо – но за крутой тачкой в быту никогда не гнался. А жигулёнок это так, как он говорил: «Если вдруг что – чтобы не пешком»
В нём, говорят, и угорел. Просто закрылся в гараже изнутри, пустил движок на холостые и...