Как целует хулиган
Шрифт:
Данила перехватил её ногу за щиколотку, положил себе на плечо. Легко. Сглотнул, представив, как эту растяжку можно бы применить в деле... а потом дошло, что Маринка всего-лишь показывает ему босоножек с отломившемся каблуком.
– Отремонтируешь, пойду!
– Куда пойдёшь? – поглаживая гладкую голень, глупо спросил он, и сделал полшага навстречу. Бедро на плече упруго напряглось, но поддалось, поднимаясь ещё выше. Резиновая, блин. Так, наверняка, и вплотную подойти можно, вжать в дерево и... Кирей как-то хвастался, была у него одна такая...
– Да пофиг, если честно. Домой мне до утра всё равно нельзя, а больше некуда. И вообще... – лицо её вдруг мгновенно стало злым. – Я теперь свободная, что хочу, то и делаю! Так что, можно даже к тебе. Пофиг!
Резко отвернулась, но Данила успел заметить в её глазах слёзы.
– У тебя что-то случилось?
– Не твоё дело! – огрызнулась она. – Так что, отремонтировать можешь?
– Легко!
Когда он окончательно отломал каблук от первого босоножка, Маринка озадаченно нахмурилась. А когда, в пару ударов об бордюр, отломал и второй, абсолютно целый – вскинулась:
– Эй, ты чего делаешь?! Ты...
– Обувайся!
– Ты нормальный вообще?
– Иногда. Обувайся, говорю, и пошли, если не хочешь чтобы тебя в ментуру сгребли.
Она тут же испуганно схватила изуродованные босоножки и, присев на корточки, суетливо завозилась с ремешками. Но вдруг обессиленно опустила руки.
– Думаешь, сильно я его?
– Не знаю. Мне никогда об бошку бутылку не разбивали.
– А вдруг он умер?
– Не думаю. Просто удачно попала. Да не парься, его наверняка сразу свои нашли. И спасибо, кстати, если бы не ты – сгребли бы меня. Если бы он меня ещё до этого не придушил. Сильный волчара оказался. Массой задавил.
Она уткнулась лицом в ладони.
– А если всё-таки умер?
– Ну... Работа у него такая. Нехрен было шлем снимать.
– Ты дебил? – вскочила она на ноги. – В тебе есть хоть что-то человеческое? Да он, похоже, обычный опер, а они не надевают шлемы! Максимум броник. Он вообще, наверняка, просто чёрный ход пас, пока ОМОН в зале шухерил!
– Надо же, какие глубокие познания! А с хрена ли он тогда тебя схватил? На биндюжника ты не тянешь, а девочек-припевочек вроде тебя они обычно не шмонают.
Она сникла.
– Наверное, потому, что я из окна вылезала. Там, возле кухни. – Обречённо вздохнула. – Ну нельзя мне в милицию, понимаешь? Тем более, из ночного клуба! Если папа узнает... – осеклась, помолчала. – И это... Тебе тоже спасибо, что заступился. Я, если честно, уже думала что всё, конец мне.
– Тогда тем более пошли! – Схватил её за руку. – Мы всё равно ничего уже не исправим, а с повинной можно и утречком, на трезвую голову прийти.
– Я не пьяная! – возмутилась она и, оступившись на первом же шаге, рухнула в его объятия. Снова задрав ногу, уставилась на пристёгнутую к стопе подошву: та была формована под высоченный каблук, и теперь, с плоской пяткой, нос оказался загнутым вверх почти под прямым углом. – Ну и как в этом ходить
А Данила видел только её голое бедро с красивым рельефом напряжённых мышц, и отчаянно хотел скорее оказаться в койке. С ней. На ней. В ней. И вообще, как пойдёт.
– Клёво ногами машешь, каратистка что ли?
– А то! И я, между прочим, знаю, как кадык ломать! Папа научил. Показать?
– Опять папа. Я, кажется, всё-таки начинаю его бояться!
– И правильно делаешь! – Сделала пару шагов и снова остановилась. – Блин, ну невозможно в этом ходить! Неудобно!
И Данила, зарычав от нетерпения, просто закинул её на плечо...
– Ой, киса! – едва войдя в квартиру, тут же засюсюкала Маринка. – Кс-кс-кс... Иди сюда, киса... – Подхватила Барса на руки, зарылась лицом в пузо. – Халосая ки-и-иса...
– Вообще, это кот.
– Да? – удивилась Маринка, и бесцеремонно задрала ему хвост. – И правда, кот! Да ты мой холосий ма-а-альчик...
Данила с удовольствием оказался бы на месте Барса, но Маринку так стремительно накрывало, кидая от плаксивой угрюмости к шальному веселью, что ещё немного, и всё что ему останется – это сидеть возле дивана и оберегать её сон. Ну, может, тазик подставлять.
– Кофе будешь? С котлетами.– На ходу развязывая примотанную к животу олимпийку, заскочил в кухню и сунул брикет с деньгами подальше в вытяжку.
– Ничего я не буду, – пошатываясь, вошла следом Маринка. – И вообще, пошло оно всё на хер. Сдохнуть хочется.
Данила глянул на её вновь посмурневшее лицо и суетливо сгрёб со стола бардак, оставшийся после изготовления взрыв пакетов.
– Ты почти поллитры натощак выжрала! Не поешь – завтра до вечера не очухаешься. И, кстати, что за повод?
– Все мужики козлы! – зло фыркнула она. – Этого достаточно?
Он усмехнулся.
– Угу, а все бабы дуры. Но это правда жизни, дерзкая, а не повод для пьянки. Смирись! Ещё, кстати, есть хлеб с салом и огурцы, будешь?
Она подняла голову. В глазах опять стояли слёзы.
– А презервативы у тебя есть?
От неожиданности он протупил пару мгновений... и кинулся на неё.
Не разрывая поцелуя, спотыкаясь на ходу, кое-как добрался до дивана. Опрокинул её навзничь, навис, вклиниваясь коленом, между робко сведёнными бёдрами. В паху гудело от напряжения.
Нащупал замок на сарафане, дёрнул раз, два – не идёт... Маринка расстегнула сама и послушно подняла руки, позволяя стащить его с себя...
...Ворвался в неё, такую тесную и жаркую, грубым нетерпеливым толчком, сорвал вскрик – надрывный, громкий, испуганный... Перехватил беспокойно отпихивающие его руки, зажал над головой, вбиваясь в неё, чтобы кричала ещё, чтобы не отпускала это безумие, продолжала запрокидывать голову и выгибать спину, подставляя его губам груди – такие сладкие и нежные, словно нетронутый случайным прохожим первый снег... Сам его затаптывал, впивался губами, не мог оторваться.