Как дневник. Рассказы учительницы
Шрифт:
Точнее, в родительском театре успех ничем не отличается от поражения. Я почти сразу открыла этот закон — когда случился наш самый первый взрослый спектакль.
Первый спектакль — это всегда непросто.
Родитель — серьезный, уважаемый человек. И вдруг он вот так, от нечего делать, выйдет на сцену? Позориться? К тому же ни у кого нет времени. Вообще никакого времени. Все работают в четыре смены. И в выходные. Да, с утра до вечера все работают, и в выходные тоже.
И еще почти в каждом родителе живет детское воспоминание: мальчики-зайчики, девочки-снежинки, толстых ставим назад.
В общем, увольте.
Поэтому сразу, в лоб
А близится Рождество. Оно уже на носу. И хочется чуда. Чудо — это такая штука, которая чаще всего является через детей. Ты что-то им рассказал, показал — и внимательно смотришь: как оно отзовется? И вдруг видишь: отозвалось! Вот оно, переживание чуда, написано на детских лицах. Тебя накрывает волной неподдельного счастья, когда ты наблюдаешь, как они верят: в волшебство, в Рождество, в Деда Мороза, в торжество справедливости. Потому что они всегда верят по-настоящему. А как устоять против магии настоящего чувства?
В общем, я никогда не скрывала, зачем это надобно взрослым — устраивать детям праздники. Почему не стоит жалеть на них сил и времени. Да для того, чтобы приобщиться к истинному переживанию. Это всегда терапия для взрослых, прорыв из привычной бытовой круговерти в новое измерение. Вроде понятная вещь, но объяснить ее трудно. На словах — почти невозможно. Здесь работает только пример. Только чужой, наглядный и успешный пример.
В общем, важно начало.
Ты по дороге из школы домой устраиваешь мозговую атаку — атакуешь сама себя. Какие людские ресурсы у нас имеются? Во-первых, Оленька. Чудная девушка, которая работает в моем классе-группе помощником воспитателя в ожидании вступительных в МГУ. Она — готовый ангел. В прямом и переносном смысле.
Но наличие Оли революционной ситуации не создает. Для нее играть какую-то роль — нечто вроде обязательного функционала. А нужны родители. Хотя бы двое родителей. Вот Машина мама. Преподаватель по классу фортепиано в музыкальной школе. Она хорошо поет. Попросим ее быть Марией. Я думаю, она согласится. Машина мама — тоже учитель, но с чужой территории. И для нас она все-таки больше родитель.
Еще нам нужен Иосиф. То есть мужчина-актер. Почти нерешаемая задача для первого спектакля (только для первого). Но без Иосифа рождественский спектакль совершенно невозможен. Непременно нужен Иосиф. Где же его добыть?
У меня есть подруга Лера. Старая школьная подруга. И она — так случилось — водит ко мне ребенка. Это не совпадение. Моя школьная подруга по каким-то собственным соображениям возит ко мне своего ребенка за тридевять земель. Зачем-то ей это нужно. И у нее есть муж Миша. Я его знаю невесть сколько времени. Я знала его еще до того, как он стал родителем. И мне хорошо известно, что Миша три года служил на подводной лодке. А теперь он — что очень кстати — папа моей ученицы. Неужели Миша откажется посидеть во время спектакля в вертепе? За Иосифа? Миша — и струсит? Зачем он тогда служил на подводной лодке?
В общем, я думаю, Миша просто не может мне отказать в преддверии Рождества. Это было бы бесчеловечно.
Звоню.
— Миша, тут есть идея — детям праздник устроить. Такой, какого у них еще не было. Все уже придумано, сделано. За исключением мелкой детали: нет актера на роль Иосифа. Всего-то и надо, что посидеть в вертепе. Миша, там будет темно. Тебя почти не будет видно. А слов немного. Несколько фраз.
И все напираю на то, что Миша был
Ну, и Миша мне уступает. Потому что он очень хороший. Добрый. И смелый. И он искренне хочет устроить для детей необычный праздник.
В общем, мы ставим свой первый взрослый спектакль с участием родителей. Пока — двух.
Полагаю, это было странное зрелище. От волнения все актеры двигались по сцене, как роботы из фантастических фильмов первого поколения. Кроме Оли. Оля, как и ожидалось, была рождена для роли ангела. Ну, и кроме Миши. Он вообще не двигался. Как и было обещано, Миша сидел в вертепе и ждал, когда придет его время произнести две фразы. Когда же время пришло, он, по его словам, покрылся холодным потом — хотя и служил три года подводником. Но Миша совершенно напрасно боялся. Никто не услышал, что он там произнес в самом конце спектакля. На словах «Смотри, Мария!» крыша вертепа, не выдержав тяжести вифлеемской звезды, издала угрожающий звук и стала крениться, грозя нарушить рождественскую благодать и погрести под собой актеров и декорации. Я спешно ударила в тарелки, выскочила на сцену и, натянув на лицо радостную улыбку, задернула шторку, ползающую по веревочке. Она заменяла занавес на нашей импровизированной сцене. Так что о том, что вертеп обрушился, можно было догадаться только по звуку. И я до сих пор питаю иллюзию, что никто не стал на этом сосредоточиваться. Следом за мной на сцену спешно выскочила ангел Оля и объявила, что чудо свершилось и все теперь будет хорошо. Дети получили в подарок красивые свечки и пошли зажигать их у елки. Вообще-то я склонна к излишним волнениям (как оно все там было, что подумали взрослые зрители, какое у них настроение), но свечки — это опасно. Тут нужно бдеть в оба глаза. Поэтому я стала бдеть и петь вместе со всеми колядки.
В общем, случился у нас наш первый спектакль.
Ну, а потом мы играли разное. Дальше я позволяла себе даже кастинг (мысленный): этот папа хорош для роли волка, а этот сыграет профессора. Оказалось, многие папы если и не служили подводниками, то прошли километры суровых туристских троп. О мамах вообще молчу. Только женских ролей почему-то всегда маловато.
…И вот показан один из наших спектаклей. Тот, что должен сыграть роль сети. Неделю спустя подходит ко мне один папа:
— Меня, Марина Семеновна, Егор к вам подослал. Каждый день пристает: сходи да сходи к Марине Семеновне. Пусть бы она дала роль. Ну, хоть какую-нибудь малюсенькую ролишку.
А Егоркин папа — один из наших лучших, испытанных актеров.
— Не рано ли? Мы вроде бы договаривались, что начнем с детьми через год спектакль ставить.
— Ну, вот видите. Не может уже терпеть.
Тогда я собираю «народ» на ковер.
— Егорка хочет играть в спектакле. Кто еще хочет?
— Я-я-я-я-я-я-я-я!
— Вы видели, как играют мамы и папы. Но знаете, сколько нам пришлось репетировать? Повторять одни и те же слова? Ходить по сцене туда-сюда? Вдруг вам станет скучно?
— Не-е-е-е-е-т!
— А если не сразу все получится? Если я стану сердиться? Посмотрите, какое тогда у меня будет лицо!
Смеются.
— И не смейтесь. Это серьезно. Значит, вы согласны быть как актеры?
— Да-а-а-а!
— Выносить все тяготы актерской жизни?
— Да-а-а-а!
— Учить наизусть слова? Слушаться режиссера? Танцы разучивать на занятиях хореографии? А на кого-то из вас Юлия Авенировна жаловалась. Актеры такое не могут себе позволять.