Как две капли воды
Шрифт:
Очевидно, на него это произвело немалое впечатление. Француженки ее круга на такое не отваживались.
– Очень современно, – кивнула Виктория.
Мальчик рассмеялся, хотя она говорила чистую правду, позабыв только упомянуть, что даже для Нью-Йорка это было чересчур «современно».
Они проехали через Мондидье, потом через Санли и прибыли в Реймс уже после полуночи. Кофе и еда давно закончились, вдалеке раздавалась пушечная канонада, звучавшая все громче по мере их приближения. Иногда в симфонию боя вступал отчетливый треск пулеметных очередей.
– Не
Она принялась спрашивать у попадавшихся навстречу людей, есть ли здесь кто из Красного Креста, но все, улыбаясь, проходили мимо, хотя девушка была уверена, что они знают английский. Ив сказал, что должен ехать, и Виктория смирилась. В конце концов она не нанимала его в проводники. Он махнул рукой на прощание, и Виктория едва успела поблагодарить его, как машина отъехала: очевидно, парнишка желал как можно скорее убраться отсюда. Стоило ли винить его?
И что делать ей?
Деловито копошившиеся люди напоминали ей муравьев. Кое-кто посматривал на нее с недоумением. Виктория выглядела такой чистенькой и холеной, словно явилась из другого мира. Наконец, не выдержав неизвестности, она спросила санитара, где найти сестер милосердия.
– Там, – коротко бросил он, показывая куда-то за плечо, и снова взялся за огромный мешок с мусором. Виктория вздрогнула при мысли о том, что может оказаться в этом мешке.
Сестрам было не до нее: поступили новые раненые, и никто не хотел тратить время на новенькую.
– Возьмите, – неожиданно велел санитар, бросая ей передник. – Вы мне нужны. Идите следом.
Он ловко маневрировал между лежавшими на полу носилками, расстояние между которыми не составляло и полуметра, и Виктории приходилось ступать как можно осторожнее, чтобы никого не задеть. Они подошли к палатке поменьше, служившей операционной. Перед ней лежали на земле десятки несчастных. Кто-то корчился от боли, кто-то тихо стонал, самые везучие были без сознания и ничего не ощущали.
– Я не знаю, что делать, – встревожилась Виктория.
Она надеялась, что кто-то встретит ее, объяснит обязанности, доверит водить санитарную машину или выполнять работу, о которой она имела представление. Но никто и не собирался ничего ей объяснять. Перед ней лежали люди, невероятно изуродованные осколками и шрапнелью. Были и обожженные, отравленные фосгеном и хлором. Немцы действовали с крайней жестокостью, уничтожая противников, у которых не было подобного оружия. В расчет не принималось даже то, что во время газовой атаки ветер переменился и погнал газ на германские окопы.
Санитар остановился. Виктория мельком услышала, как кто-то называл
– Постарайтесь сделать для них что можете, – тихо сказал он, и Виктория внезапно вспомнила о трупах, плававших вокруг нее после крушения «Лузитании». Но это… это куда хуже, хотя бедняги все еще живы.
– Они не протянут и ночи. Наглотались газа. Тут уж ничего не попишешь.
Мужчина, лежавший у ее ног, изрыгал зеленую слизь, и Виктория вцепилась в руку Дидье.
– Я не сестра, – пробормотала она, подавляя приступ тошноты. Это уж слишком. Она не выдержит. Не стоило приезжать сюда. – Не могу…
– Я тоже не медик, – резко бросил Дидье, – Я музыкант… Вы остаетесь или нет?
Это ее испытание. Испытание огнем. Она кичилась тем, что сама этого хочет, что не похожа на других.
– Если нет, убирайтесь, у меня нет на вас времени. Он презрительно смотрел на нее, как на ничтожество, на дилетантку, явившуюся сюда, чтобы потом хвастаться светским приятелям своей отвагой. Санитар словно бросал ей вызов, и Виктория кивнула.
– Остаюсь, – хрипло выдавила она и медленно опустилась на колени рядом с ближайшим раненым. Половина его лица представляла кровавую массу, и, хотя кто-то забинтовал раны, доктора, очевидно, сочли его безнадежным. Возможно, в настоящем госпитале ему оказали бы надлежащую помощь, но полевой просто не был для этого приспособлен.
– Как… как вас зовут? – пробормотал раненый в полубеспамятстве. – Я Марк.
Судя по выговору, он, должно быть, англичанин.
– А я Оливия, – постаралась улыбнуться девушка и взяла его за руку, пытаясь понять, каким он был до того, как его так зверски изуродовали.
– Вы американка, – догадался Марк. – Я был там однажды.
– Из Нью-Йорка, – подтвердила Виктория. Словно это имело значение…
– Когда вы приехали? – допытывался он, продолжая цепляться за жизнь, будто сознавал, что, пока говорит с красивой незнакомкой, смерть за ним не придет.
– Только сейчас, – пояснила она, снова чувствуя, как подступает к горлу желчь. В этот момент еще один раненый дернул ее за передник.
– Из Америки… вы давно оттуда? – пробормотал Марк.
– На прошлой неделе… спаслась с «Лузитании»… – едва выговорила она. Господи, как их много… и воздух содрогается от их рыданий и воплей.
– Проклятые фрицы… женщин и детей… звери… – охнул Марк, но Виктория уже склонилась над вторым. Он звал мать и просил воды. Мальчику из Гэмпшира было всего семнадцать, и через несколько минут он умер у нее на руках. В эту ночь она утешала бесчисленное множество раненых и проводила их в последний путь. Ничего особенного от Виктории не требовалось: она держала их за руки, зажигала папиросы, подносила воду даже тем, кто уже не мог пить. У некоторых были разворочены животы, сожжены лица, наполнены газом легкие. Невероятные, немыслимые, вызывающие безумный ужас сцены…