Как это будет
Шрифт:
— Арсений Морозов…. Это ведь он выстроил на Арбате особняк в мавританском стиле?
— Да, это был мой дед. А умер он в 35 лет по-дурацки: поспорил, что выстрелит себе в ногу и усилием воли блокирует боль. Спор он выиграл, но рана была плохо обработана, что привело к заражению крови.
— Сколько у него было детей?
— Одна дочь, Ирина. Моя мама. В Париже она вышла замуж, но вскоре развелась и я решила носить ее девичью фамилию.
— На что же вы жили все это время?
— Здесь живет мамин дядя, Сергей Михайлович Морозов. Он нам постоянно помогает. Ну, а теперь
— На что же пошли деньги от Шанель?
— Мы с мамой сменили квартиру. Они в районе Трокадеро куда дороже и лучше, чем в Пасси.
— Тебя совсем не домогаются женихи?
— Напротив, надоели. Только у меня в голове поселился твой образ, с которым никто сравниться не может. А теперь ты появился во плоти — чего мне еще желать?
— Я приехал из Англии на время, в отпуск — если только президент не решит поселить меня поближе к себе.
— Ой, пусть он так решит! Что тебе для этого надо сделать?
— Внушить ему мысль, что в моей компании его влияние на политиков Франции усилится.
— Так внуши, милый, внуши! Ты умеешь склонять женщин к чему угодно — склони и этого Панталоне к добрым делам.
— Альбер Лебрен вовсе не глуп, только простодушен и прекраснодушен. Его склонять к добрым делам не надо, надо лишь объяснить, что добро должно быть с кулаками. То есть уметь себя отстаивать, отбиваться от зла, а то и пресекать его в зародыше.
— Такое добро уже похоже на зло. Впрочем, я не хочу с тобой спорить, а хочу лишь соглашаться и уступать, отдавать тебе все, чем владею. Милый, милый, милый!
— Маша! Я снова начну тебя терзать!
— Это совпадает с моим сокровенным желанием!
И эквилибристика на заднем сиденье вуатюра возобновилась….
У дома в Трокадеро Маша вдруг предложила Сергею зайти к ним домой.
— Я хочу представить тебя моей маме — чтобы она отстала, наконец, с поиском мне женихов. Я ей говорила о тебе, а она не верит. Пусть теперь поглядит воочию.
— Кем же ты меня представишь? — сощурился Сергей.
— Там увидишь. Идем или ты боишься?
— Вот еще. Двум смертям не бывать, а одной не миновать! — засмеялся мажор и шагнул в подъезд.
Дверь открыла сорокалетняя женщина в пеньюаре, очень похожая на свою дочь: такая же румяная, статная, титястая и норовистая. Она уже открыла было рот, чтобы разразиться словами укоризны, но тотчас его закрыла, узрев за спиной дочери молодого человека.
— Мама! Я хочу представить тебе Сергея Костина, о котором много уже говорила, — сказала Маша и пропустила спутника вперед.
— Добрый вечер, госпожа Морозова, — поклонился Сергей. — К сожалению, Ваша дочь о Вас до сих пор мне не рассказывала, и я не знаю как к Вам обращаться по имени и отчеству.
— Ирина Михайловна, — на автомате сказала дама. — Но Вас вроде бы зовут Серж Костен?
— Таково мое французское имя. Но среди соотечественников я предпочитаю зваться русским именем и фамилией.
— Добро пожаловать в наш дом, Сергей….
— …. Владимирович, — продолжил незваный гость. — Я не отниму у Вас много времени, Ирина Михайловна. Просто Маша решила, что мы с Вами должны познакомиться.
— Все равно
— И Вы не пьете?
— Я как раз пью, — сказала с улыбкой Ирина Михайловна. — В этом наши вкусы с дочерью расходятся.
— А в остальном царит полное единодушие? — спросил тоже с улыбкой Сергей.
— Почти да. Правда, я против добрачных связей и уж точно против адюльтеров, с чем моя дочь тоже несогласна. Вы ведь женаты?
— Да, есть такой грех, — со вздохом признал Сергей.
— А почему вздохнули?
— Жена меня часто колотит — по разным поводам.
— Один из поводов явно того заслуживает. За что же еще?
— Сегодня побьет за то, что явлюсь домой пьяным. Иначе учует запах чужих духов.
— Кошмар! Все мужчины — подлецы! Я тебе это говорила, Марья Алексеевна?
— Много раз. Но Сереженька хороший. Что я говорю: самый лучший! Я сегодня так счастлива!
— Дура! — был однозначный вердикт мамы. — Вместо того, чтобы обрести честного, надежного мужа она стала игрушкой в руках похотливого юнца!
— В моей жизни было немного счастливых моментов, мама, — со всей серьезностью сказала Маша, — и почти все они связаны с Сергеем. Он меня раскрепостил, заставил поверить в себя, обеспечил высокооплачиваемой работой и раз за разом поднимал в горные выси любви. Я влюблена в него всеми клеточками своего тела и всеми фибрами души!
— Ты ни в грош не ставишь мой жизненный опыт, Маша! Пройдет несколько лет, и ты останешься одна, у разбитого корыта…
— Я не оставлю Вашу дочь, Ирина Михайловна, — вмешался Сергей, — потому что искренне ее люблю. Она ангел во плоти! И моя соотечественница, что невероятно важно. Жить, угождая трем женщинам будет очень трудно, но мне кажется, что я справлюсь….
— Что?! — вскричали мать и дочь. — Как так три женщины? Кто третья?
— Ну, я ведь жил около года в Англии, где очень тяжелые условия для нормального существования….
— Кто она?!
— Сара, дочь Уинстона Черчилля….
Глава сорок девятая
Канун войны
Наступил август 1939 года и мир узнал, что Германия и СССР заключили договор о ненападении. Взвыли все газеты европейских стран: теперь руки у Гитлера развязаны, и он непременно на кого-нибудь нападет! Основным кандидатом на заклание называли, конечно, Польшу. В Британии состоялось внеочередное заседание палаты общин, на котором рассматривался вотум недоверия к правительству. Обвинительную речь произнес Черчилль и в этот раз недоверие было принято значительным большинством голосов. Королева в срочном порядке лишила Невилла Чемберлена полномочий и назначила премьер-министром Уинстона Черчилля. По случаю вступления в должность Уинстон произнес новую речь, в которой обвинил руководство Германии в стремлении к европейскому господству, а руководство Советского Союза — в подталкивании Гитлера к войне и назвал перевертышами. Еще он предупредил страны так называемого Антикоммунистического пакта о самоубийственных последствиях их агрессии и призвал демократические страны Европы и мира к единению.