Как это было: Объединение Германии
Шрифт:
Я считаю очень удачным, что отношения между СССР и ФРГ достигли столь высокого уровня развития, какой они имеют сейчас. И я особенно ценю сложившиеся между нами хорошие личные контакты. Понимаю, что личные отношения не меняют сути проблем, однако они могут облегчать их решение.
М. Горбачев: Думаю, что основательность, которая присуща немцам и в той и в другой стране, поможет глубоко проработать все возникающие вопросы и выйти на далеко идущие процессы и преобразования…
Однако без малого через три недели канцлер безо всякого предварительного обмена или хотя бы информации выступил в бундестаге
Геншер в начале беседы стал пространно рассуждать о перспективах всеобщего мира, об исторических, философских и моральных основах сближения двух народов, двух стран, о роли ФРГ и СССР в развернувшихся международных процессах, которые обещают сообщить новое качество отношениям между Западом и Востоком, и так далее.
Сослался даже на верность Договору об основах отношений ФРГ — ГДР.
Я вернул его к реальностям дня, заявив:
«Есть две плоскости. Одна — философско-концептуальная, и именно на ней базируется изложенное Вами. Другая — плоскость реальных, практических шагов… И тут возникают серьезные моменты, которые не могут нас не беспокоить. Прямо скажу, что не могу понять федерального канцлера Коля, выступившего со своими „десятью пунктами“. Следует прямо заявить: это ультимативные требования».
Я возмутился тем, что после того, как у меня с канцлером совсем недавно состоялся конструктивный, позитивный обмен мнениями и мы договорились по всем основополагающим вопросам, вдруг такой ход!
«…Или федеральному канцлеру все это уже не нужно? — продолжал я. — Он, видимо, уже считает, что играет его музыка, и он начал под нее маршировать… Коль заверил меня, что ФРГ не хочет дестабилизации обстановки в ГДР, будет действовать взвешенно. Однако практические шаги канцлера расходятся с этими его заверениями… Искусственное подталкивание было бы не в интересах народов и двух немецких государств. Именно в стремлении к стабильности на основе взвешенности и взаимного уважения оба германских государства должны адаптировать свои отношения.
…Вчера канцлер Коль ничтоже сумняшеся заявил о поддержке идеи конфедерации. Что означает конфедерация? Ведь конфедерация предполагает единую оборону, единую внешнюю политику. Где же тогда окажется ФРГ — в НАТО, в Варшавском Договоре? Или, может быть, станет нейтральной? И вообще, что будет дальше? Вы все продумали? Куда тогда денутся действующие между нами договоренности? Канцлер, по сути дела, обращается с гражданами ГДР, как со своими подданными», — наступал я на Геншера.
Он стал убеждать меня, что «десять пунктов» направлены как раз на нормализацию процессов, на то, чтобы придать им более уравновешенный характер. И что он не видит тут вмешательства во внутренние дела ГДР. Настаивал, что это лишь предложения в адрес ГДР, а не ультиматум.
Любопытен такой момент: Ганс Дитрих Геншер, упорно отстаивая политику своего правительства, все время подчеркивал, что она общая у него с канцлером (я его упрекал в «апологетике»). Но дело в том, что вице-канцлер и министр иностранных дел впервые узнал о «десяти пунктах»… слушая выступление Коля
В разговоре с Геншером я дал ясно понять: меня особенно заботило, чтобы воссоединительная стихия (даже в немецком ее варианте) не смела то, что уже достигнуто в общеевропейском процессе, не привела бы к кровопролитию — не важно где, как и кем спровоцированному.
С этих позиций я настаивал, встречаясь с руководящими деятелями обеих Германий, не поддаваться эмоциям, не использовать ситуацию в узкопартийных эгоистических целях и не делать шагов, которые могли бы привести к обвалу.
Воссоединения Германии, тем более — быстрого, не хотели и союзники ФРГ по НАТО — ни англичане, ни французы, ни итальянцы. Я понял это из бесед с Миттераном, Тэтчер, Андреотти. Об их позиции мне сообщил Джордж Буш, с которым мы встретились 2 декабря на Мальте за два дня до моего разговора с Геншером.
« — Коль знает, — говорил мне президент США, — что некоторые западные союзники, на словах выступая в поддержку воссоединения, если того захочет народ Германии, встревожены этой перспективой.
— Да, я об этом тоже знаю, — ответил я ему. — И эта точка зрения была сообщена мною канцлеру… Коль неоднократно заявлял мне, что он понимает свою ответственность, что будет соблюдать все, о чем мы с ним договорились. Это тот вопрос, где мы все должны действовать максимально внимательно, чтобы не был нанесен удар по позитивным переменам, которые сейчас начались.
— Согласен, — ответил Буш. — Мы не пойдем на какие-либо опрометчивые действия, попытки ускорить решение вопроса о воссоединении… Как ни странно, в этом вопросе Вы, господин Горбачев, в одной лодке с нашими союзниками по НАТО. Самые консервативные из них приветствуют Ваш подход. И в то же время им приходится думать о том времени, когда понятия ФРГ и ГДР уйдут в историю. Я в этом вопросе буду действовать осторожно. И пусть наши демократы обвиняют меня в робости. Я не собираюсь прыгать на стену [ 1 ], потому что слишком многое в этом вопросе поставлено на карту.
1
Намек на то, что проделал за год до того Р. Рейган, посетив Берлин. (Прим. авт.)
— Да, прыгать на стену — это не занятие для президента, — заметил я под общий смех.
— Если Буш и Горбачев смогут здесь, на Мальте, выразить удовлетворение по поводу идущих перемен, это будет хорошо, — заключил президент. — Но я не буду поддаваться соблазну действий, которые выглядят красиво, но могут иметь опасные последствия».
Позволю себе, однако, не согласиться с отождествлением моих позиций с позицией европейских союзников ФРГ по НАТО. Те, очевидно, хотели задержать процесс воссоединения… руками Горбачева, полагая, что СССР больше в этом заинтересован, в том числе и по идеологическим мотивам. Но я знал ситуацию лучше их. Я понимал, что сопротивление объективно неизбежному, да еще с применением «советской силы», как раз и вызовет тот самый хаос, который все мы хотим предотвратить. И дело пойдет к возобновлению «холодной войны», чего натовские союзники ФРГ тоже не хотели. Тем более никто не хотел «горячей войны».