Как это сделано. Темы, приемы, лабиринты сцеплений
Шрифт:
Абрамович С. Л. 1974. К истории конфликта Пушкина с Воронцовым // Звезда. 1974. № 6. С. 191–199.
Альтшуллер М. Г. 2009. Еще раз о ссоре Пушкина с Воронцовым // Пушкин и его современники: Сб. научных трудов. Вып. 5 (44). СПб.: Нестор-История. С. 345–357.
Гершензон М. О. 1919. Мудрость Пушкина. М.: Книгоиздательство писателей.
Гиллельсон М. И. 1988. Русская эпиграмма // РЭ-1988. С. 5–44.
Добрицын А. 2008. Вечный жанр. Западноевропейские истоки русской эпиграммы XVIII – нач. XX века // Slavica Helvetica. Vol. 79. Bern: Peter Lang.
Ершов Л. Ф. 1975. О русской эпиграмме // РЭ-1975. С. 5–56.
Жолковский А. К. 2017. Поэзия грамматики и непереводимость (Catullus, 85) // М. Л. Гаспарову-стиховеду. In memoriam /
Коробьин Ю. А. 1962. Пушкин и Воронцов / Ред. Н. М. Михайлова // На сайте «Семейный архив»; изд-во «Летучая мышь».
Ларионова Е. О. 2016. <НА ВОРОНЦОВА> («Полу-милорд, полу-купец…») // Пушкин 2016. С. 353, 798–803.
Марциал 1968. Эпиграммы / Пер. и вступ. ст. Ф. А. Петровского. М.: Худож. лит.
Муравьева О. С. 2017. <НА ВОРОНЦОВА> («Полу-милорд, полу-купец…», 1824) // ПЭ-2017. С. 185–187.
Петровский Ф. А. 1968. Эпиграммы Марциала // Марциал. С. 5–12.
Пушкин А. С. 2016. ПСС: В 20 т. Т. 2 (2). Стихотворения. Книга вторая (Юг. 1820–1824) / Ред. Е. О. Ларионова. СПб.: Наука.
ПЭ-2017 – Пушкинская Энциклопедия: Произведения. Вып. 3: Л – О / Редкол.: А. Ю. Балакин и др. СПб.: Нестор-История.
РЭ-1975 – Русская эпиграмма второй половины XVII – начала XX в. / Вступ. ст. Л. Ф. Ершова; сост. и примеч. В. Е. Васильева и др. Л.: Сов. писатель.
РЭ-1988 – Русская эпиграмма (XVIII – начало XX в.) / Вступ. ст. М. И. Гиллельсона, сост. и примеч. М. И. Гиллельсона и К. А. Кумпан. Л.: Сов. писатель.
Томашевская Р. Р. 1926. К вопросу о французской традиции в русской эпиграмме // Поэтика: Сб. статей. Вып. 1. С. 93–106.
ФБЭ-2014 – Французская басня и эпиграмма / Сост. В. Е. Васильев. СПб.: Наука.
Фомичев С. А. 1999. Эпиграммы Пушкина на графа Воронцова // Пушкин и его современники. СПб. Вып. 1 (40). С. 163–176.
Эткинд Е. Г. 1973. Русские поэты-переводчики от Тредиаковского до Пушкина. Л.: Наука.
Edgerton W. 1966. Puskin, Mickiewicz, and a Migratory Epigram // Slavic and East European Journal. X (1). Р. 1–8.
2. О геноме «Змея Тугарина» А. К. Толстого [28]
1. «Геном». Толстой считал «Змея Тугарина» (1867; далее сокращенно: ЗТ) [29] «лучшей из своих баллад» [30] . Говорить о «геноме» ЗТ – это, конечно вольность. Но соблазн обратиться в разговоре о ЗТ к словарю современной генетики подсказывается:
28
Впервые – Звезда. 2017. № 1. С. 251–259; полный вариант: In Umbra: Демонология как семиотическая система. Вып. 6. М.: Индрик, 2017. С. 303–319.
29
См. Толстой А. К. 2004. С. 170–176, а также http://az.lib.ru/t/tolstoj_a_k/text_0090.shtml.
30
См. Толстой А. К. 2004. С. 628.
– двойственной биологической природой заглавного персонажа – человека (татарина), который по ходу сюжета во змея… перекинулся вдруг (строфа 18);
– соответственной гибридностью самого текста, сочетающего черты былины (первая публикация так и была озаглавлена: «Былина»), романтической баллады (в традиции XIX века и в духе других баллад Толстого) и политической сатиры (сродни знаменитой «Истории государства российского от Гостомысла до Тимашева», 1868/1883, и ряду подобных стихотворных текстов автора);
– и, ввиду отчетливой фольклорной составляющей ЗТ, – заглавием классической книги Проппа, восходящим, как известно, не к лингвистике, а к ботанике – морфологии растений.
2. Глубинное решение. Чем же так
Выражаясь по-тыняновски, конструктивным принципом ЗТ как раз и является установка на совмещение разных жанров, дискурсов, топосов. Материал традиционной русской былины (борьба былинного богатыря со зловещим полуфантастическим антагонистом – змеем, Идолищем Поганым и т. п.) претворен в балладу о встрече Властителя с Мастером Слова (Волхвом, Певцом, Предсказателем и т. п.), а их диалог, в свою очередь, поставлен на службу инвариантной теме А. К. Толстого: идеализации киевско-варяжской Руси в противовес последующему, по-азиатски деспотическому, самодержавному правлению [31] .
31
Ввиду такой трехслойности структуры ЗТ для полноценного ее описания требуется специалист одновременно по русским былинам, по балладам и по творчеству А. К. Толстого. Мой интерес к ЗТ – главным образом общетеоретический, структурный, и, сосредоточиваясь на совмещениях как стержне художественной структуры ЗТ, я применяю понятийный аппарат так называемой поэтики выразительности, или модели «Тема – Приемы – Текст», разработанной мной совместно с покойным Ю. К. Щегловым и вдохновленной теоретическими идеями С. М. Эйзенштейна (см. Жолковский и Щеглов 1996).
Что касается фольклорной стороны вопроса, то тут, с благодарностью пользуясь советами С. Ю. Неклюдова и Н. В. Петрова, я руководствовался прежде всего классической работой о былинах Скафтымов 1924, книгой Пропп 1958 и более непосредственно релевантной статьей Казаков и Петров 2011, а в осмыслении скандинавского контекста ЗТ опирался на Матюшина 2011.
За консультации по А. К. Толстому и балладе я признателен А. С. Немзеру; некоторые наблюдения, далее без ссылок развиваемые в этих заметках, почерпнуты из его книги Немзер 2013. Упомяну также проницательную статью Виницкий 2004 о балладе Шиллера «Граф Гапсбургский» и ее переводе Жуковским.
3. Былинный слой. Итак, перед нами, прежде всего, своего рода былина.
В ней действуют князь Владимир, русские богатыри и их супостат отталкивающего, демонического и даже зверского облика.
Дело происходит, как водится, у водной преграды (Днепр) и в то же время на пиру, что типично для былин (совмещены два разных былинных мотива).
Враг выступает в обличии змея, былины о поединках с которым Алеши Поповича (победителя Тугарина Змеевича) и Добрыни Никитича (победителя Змея Горыныча) были уже известны ко времени написания ЗТ (по сб. Данилов 1977 [1768/1804]). Правда, всего набора былин, которым располагает сегодняшняя фольклористика, Толстой знать не мог.
Некоторые детали поединка со змеем явно взяты из русских былин, в частности – ссылки на прецедентные победы над змеем: см. строфы 10 (Илья и Соловей-разбойник), 13 (Алеша Попович, история с коровой) и 16–17 (Добрыня, бумажные крылья и т. д.).
Есть и ряд других характерных деталей. Однако былинными мотивами сюжет не ограничивается, а содержит ряд других, от этого жанра далековатых, но для баллады Толстого центральных.
4. Поэт и царь. Прежде всего, это балладный мотив взаимодействия между Певцом и Властителем.
Самый авторитетный русский образец в этом отношении это, конечно, «Песнь о вещем Олеге» Пушкина (1822/1825). В целом же традиция, с которой имеет дело Толстой, восходит к Гёте («Певец», 1783), Шиллеру («Граф Габсбург», 1803), Уланду («Три песни», 1808), к их переводам Жуковским (ср., в частности его балладу «Граф Гапсбургский», 1818), «Старой были» Катенина (1828) и другим балладам начала XIX века.
А в более широком плане это вообще тема пророчества и его сбываемости/опровергаемости, представленная такими архетипическими мифологемами, как судьба царя Эдипа.