Как грабили Ротшильда. Любовь и миллионы

Волк-Карачевский В.

– Подлец, всё-то ты знаешь!

Едва только они победили одежду, свеча, словно исполняя желание Жоржетты не видеть несносного негодника, догорела и погасла, и всё дальнейшее не позволило им продолжить разговор, потому что беседовать в темноте неудобно.

Впрочем, зажигать свечу они не стали, хотя изучать друг друга – а именно этим они и занялись – вроде бы лучше при свете. Тем не менее многие считают, что делать это ощупью и в потемках надёжнее. А под утро они настолько лишили друг друга сил, что зажечь эту свечу уже не мог ни Мишель, ни хозяйка будуара.

Да

и в этом уже не было никакой необходимости – предутренний свет, проникая через штору, подобно белому туману, наполнил спальню. Мишель, на целую ночь заполучив Жоржетту – её прекрасное тело, ждущее, жаждущее, требующее прикосновений и готовое сладостно подчиняться его неуёмным желаниям, гибко противостоящее и зазывно сопротивляющееся его страстному напору, – несколько устал, ведь ему так и не пришлось ни на минуту сомкнуть глаз, и он теперь дремал, лёжа на спине, слегка, можно даже сказать целомудренно, прикрытый краешком простыни, и был похож на античного бога, тем более что простыня скрывала только то место, которое на скульптурных изображениях греческих богов и героев в более позднее время стали прикрывать листком фигового дерева, то есть смоковницы, полагая, что это место никого не интересует, что совсем не соответствует высокой истине, а только будит любопытство стыдливых девиц и даже самих юношей, обеспокоенных заботой о совершенстве и соответствии образцам высокого античного искусства.

Жоржетта тоже не успела поспать этой ночью. Но она и не думала спать. Она лежала рядом с Мишелем в позе бесстыдной вакханки, на правом боку, изящно подперев согнутой в локте рукой свою прекрасную голову и небрежно, но очень красиво изогнув в колене левую, ещё более прекрасную, ногу. «И вся она была словно изгиб», – сказал бы какой-нибудь восточный поэт, искушённый в описании неги телесных наслаждений гарема, а поэт европейский, обычно не пресыщенный удовольствиями плоти и о них только мечтающий, увидев в этот момент Жоржетту, потерял бы способность подбирать рифмы, да и вообще дар речи.

Прелюдия к содержательной беседе

Итак, Жоржетта не спала. Слишком долго она ждала своего триумфа, чтобы после окончательной победы просто уснуть. Она то прислонялась щекой к груди Мишеля, то, принимая прежнюю позу, водила пальчиком по его губам, по подбородку, по груди, вспоминая их первую ночь, когда Мишель завладел ею и владел так сладостно и клялся владеть всегда, и, перепутывая воспоминания с тем, что он вытворял с ее телом этой ночью, она наполнялась торжеством победительницы и восторгом, предвкушением обладательницы.

Он – мой, эти губы, эта грудь – мои. Теперь уже навсегда он овладел мною, навсегда! Он, глупенький, пытался убежать от меня и убежал, но он не смог забыть меня, он вернулся, он пришёл!

Она была так обижена на него – но он пришёл! Она была так зла на него – но он пришёл! Она даже проклинала его – но он пришёл! Она хотела беспощадно мстить ему – но он пришёл, он хочет её, он владеет ею, ею, только ею, и уже никто никогда не отнимет его у неё!

О, как же страстно он хотел её, только её всю

эту ночь! Так вот она какая – сладость, женский час, о котором ей когда-то рассказывала горничная, вожделенно тая от одних только воспоминаний! О, теперь она знает, что это такое! Она уже почти возненавидела его – но он вернулся, он пришёл, и теперь уже она никому не отдаст его.

Мишель в полудреме приоткрыл глаза и увидел над собой лицо Жоржетты. «Как же она все-таки красива… Дьявольски красива…» – преодолевая сон, подумал он.

– Думаешь, как сбежать? – шутливо-вкрадчиво спросила Жоржетта.

– От тебя? Разве от такой красавицы сбегают?

– Но ты ведь сбежал?

– Я?

– Ты.

– Когда?

– Тогда, после нашей первой ночи…

– Но я вернулся.

– Ах, он вернулся! А может, я совсем не желаю видеть тебя, изменника!

– Не желаешь видеть? Ну так всю ночь было темно… – попытался шутить Мишель.

– Замолчи, негодник! Он вернулся! Да кто тебе позволил?! И как вообще ты пробрался в мою спальню? Двери заперты, я велела никого не впускать, а уж тебя-то…

– Неужели ты не знаешь, что твою красоту не спрячут никакие запоры?

– Да как ты осмелился! Может, я уже давно забыла тебя. Может, ты совершенно не нужен мне. Может, я прокляла тебя. Может, я ненавижу тебя за все страдания, которые ты причинил мне!

– Разве можно ненавидеть того, кто тебя обожает? Ведь до того как погасла свеча, я увидел тебя и ослеплен твоей красотой, и навсегда потерял голову, и навеки стал твоим рабом.

– Врешь, негодяй! Зачем ты явился ко мне?

– Чтобы любить тебя.

– А ты меня любишь?

– Разве можно не любить такое божественное совершенство, идеал красоты?

– Не увиливай. Отвечай: ты меня любишь?

– Конечно.

– Нет! Говори: я люблю тебя!

– Я люблю тебя.

– Очень любишь?

– Очень.

– Больше всего на свете?

– Больше всего на свете.

– Больше жизни своей?

– Больше жизни.

– И всегда будешь со мной?

– Всегда.

– И никогда не уйдёшь от меня?

– Никогда. До самого вечера.

– Эти шуточки могут дорого обойтись тебе…

– Я не шучу.

– Признавайся, ты меня любишь?!

– Люблю, – покорно согласился Мишель.

– А раз любишь, значит, тебе буду принадлежать только я, и никакая другая, что бы ни случилось, что бы ни произошло. Немедленно клянись мне в этом. Говори: клянусь…

– Клянусь, – послушно повторил Мишель.

Но уже однажды обманутая, Жоржетта на этот раз не теряла бдительности.

– А впрочем, – сказала она, – клятва мужчины ничего не стоит. Я лучше просто запру тебя в этой спальне и никогда не выпущу.

– Но мне нужно вернуться в полк, – решил пошутить Мишель.

– Ничего не хочу знать, – отрезала Жоржетта.

– Меня накажут за опоздание. Посадят на гауптвахту.

– Так тебе и надо!

– Упрячут в крепость, в каземат.

– Очень хорошо. Там ты не сможешь обольщать глупых девиц и наивных женщин.

– Меня разжалуют.

– И поделом.