Как Из Да?леча, Дале?ча, Из Чиста? Поля...
Шрифт:
– А я так думаю, не было никакой молнии, - встрял сидевший рядом дружинник, слушавший Сома с ухмылкой от уха до уха.
– Я так думаю, кто-то из них другого об камень острый портами со всего маху приложил, или сразу оба.
– Ты, Обух, не встревай, коли не разумеешь, - рассудительно заметил воевода.
– Как так - оба? Ты разве где медведя в портах видал?
– Я и великанов, что камни бросают, тоже не видал, однако ж говорят, имеются...
– Имеются...
– пробурчал воевода.
– Может, и имеются... Тут, Алешка, видишь, какое дело. Тут дома в горах имеются, невысокие такие, в рост человека. Из камней здоровенных сложенные. Странные такие, ну да сам увидишь, есть тут один, неподалеку. Обух сводит, коли надумаешь. И такая молва
– Зайцами, - встрял Обух.
– Ты же сам сказал, что карлики на зайцах ездили. Так что ничем иным, окромя зайцев, им расплачиваться было нечем. Я так думаю, ими и расплатились. А как ездить стало не на чем, так и подались отсюда подальше, где про их глупость не слыхали. Иначе бы здесь жили. Так ведь все дома эти пустыми стоят... И жилища бросили, и без зайцев остались. Вот оно как вышло.
– С чего бы это им жилища бросать?
– не понял воевода.
– То есть как - с чего? Ни вспахать, ни засеять... Чем жить-то?
– Почему это - ни вспахать, ни засеять?
– А потому. Вот у нас, к примеру, на ком ездят, на том и пашут. На лошади. Они на ком ездили? На зайцах? Значит, и пахали на них. И ежели всех отдали великанам, то и пахать стало не на ком.
– Постой, постой, - наморщил лоб воевода, не понимая, то ли вправду Обух говорит, то ли завирает.
– Они что ж, других наловить не могли?
– Наловить-то, может, и могли, да только дикий заяц, он не чета домашнему. Это ж сколько времени надобно, чтоб и под седлом его ходить научить, и в телегу впрягать, и рало за собой тащить...
– Ты, Обух, взял бы котел, да воды принес, - досадливо сказал Сом.
– Коли по тебе судить, так ты и сам, видать, из ихнего роду-племени. Карликов этих. Одна дурь на уме.
Дружинник перечить не стал, подхватил валявшийся пустой котел и подался к речке. Убедившись, что тот его не услышит, воевода вполголоса заговорил, чуть наклонившись к Алешке.
– Всем взял, а с головой не дружит. Тут у нас, видишь, незадача какая приключилась. Там, далее, не просто скалы. В том дело, что неприятели наши крепости на них построили. Непростые, - Сом поднял руку, видя, что Алешка хочет что-то спросить.
– Они, вишь, к скалам этим прилепились, что твои соты. Со стороны глянуть, так и не заметишь. Подняться в них только по лестницам можно, и то, необычным. У нас лестницы какие? Взял две лесины, поперечины приспособил, вот тебе и лестница. А у них вместо лесин - веревки. Забрались они в эти свои крепости, лестницы подняли, и затаились. И никак-то между ними, крепостями этими, не пройти. Стрелами бьют, камни кидают, - народу столько положить можно, что дальше и идти не с кем будет. Да и тех, кто выживет, потом перебьют. Взять же эти крепости - никак не возможно. Сверху к ним не добраться, и снизу не подняться. Вот и получается, что нам ни вперед, ни назад дороги нету. Да и никуда нету, потому как горы эти, сказывают, до самого края земли тянутся. И чем дальше, тем выше становятся. На самых же высоких снег круглый год лежит, и никогда не тает.
– Брешут, небось, - ухмыльнулся Алешка.
– Может, и брешут, а только говорил тебе уже прежде, здесь что ни сказка, то все былью оборачивается. Про эти самые крепости говорят, что коли будут их
– Ну, коли сидят, ровно в сотах, может, их аки пчел, выкурить, следовало бы?
Сом как-то странно взглянул на Алешку.
– Одного, что ли, роду-племени...
– пробормотал.
– Вот я и говорю, что с головой Обух не дружит. Он их тоже выкурить собирался. Дров натащили, пакости какой-то, чтоб смраду побольше, и так это разложили, чтобы и под стрелы не попасть, и дым куда надобно тянуло. Улучили время, как ветер в сторону крепостей направился, и запалили. Хорошо так занялось... Чего и не заняться, коли столько навалили, Киеву бы на год хватило... А ветер, он возьми, да и поверни. И все то добро, что ворогам готовили, все нам досталось. Чего уж там для запаху накидали, не ведаю, а только им чуть нас всех тут насмерть не переморило. Это не считая того, что весь запас дровяной пожгли...
Думаешь, унялся Обух? Как бы не так. Видишь, вон, в камнях палки торчат? Его работа. Он узнал от греков, как те камень добывают. Греки эти, вишь, они у себя там все из камня строят. Ну, что делать, коли у них дерева мало... Пожалеть разве. Они, может, от того и к нам лезут... Вот... О чем, бишь, я? Ага... Греки эти самые, вроде бы, когда камень добывают, они отверстия долбят и вставляют туда палки. Потом водой поливают, палки набухают, камень трескается и отваливается. А коли так, нужно на скалы забраться, под которыми крепости прилепились, поленьев в трещины набить, и дождя ждать...
И так он это убедительно рассказывал, что половина войска в обход на скалы собралась. Хорошо, я не позволил. Ты, говорю, поначалу здесь все испытай, что греки говорили. Им соврать, только повод дай. Возьми пару поленьев, забей промеж камней, и поливай из речки. Коли все так есть, как тебе наврали, тогда уж и на скалу лезь.
И что ты думаешь, кто прав оказался? Вон они, палки его торчат. А камни какие прежде были, такие и есть. Нет, чтоб глаза разуть да вокруг оглянуться. Мало здесь сосен на скалах растет? Сосна, она тебе что, не дерево, что ли? Ежели б все по-гречески было, так тут вместо скал только груды камней бы лежали...
Воевода поерзал, устраиваясь поудобнее.
– Или вот еще что удумал. Коли, говорит, камней побольше набрать, да под крепостями этими набросать, то по этой насыпи, как по лестнице, к ним подобраться можно будет. Ну, положим, добра этого здесь хватает, накидаем. Ан до крепостей этих самых все одно не доберемся. Потонем раньше. Речка-то, хоть и малая, а запруди ее - разольется. Нешто нам тут плотину строить позволят...
А то, говорит, надо ихнего самого главного богатыря на бой вызвать. Я от отца слыхивал... Отец у него, вишь ты, с самим Святославом в походы ходил. Сам языки выучил и сыну уменье свое передал. Про обычаи чужие, какие сам вызнал, тоже сказывал. Так вот. Я от отца слыхивал, - это он мне так говорит, - будто обычай у них такой есть. Коли их богатыря в борьбе честной одолеть, так и проси у того, чего хочешь. Раздеваются насовсем, пояса подвязывают, и стараются друг дружку спиной али там седалищем об землю приложить. За пояс хвататься можно, за тулово, ломать можно, а бить, или подножку ставить, - это за позор считается. Отец сказывал, уж больно потешно смотреть, как они борются. Обхватят один другого, ровно медведи, пыхтят, топчутся...
Я ему и говорю: "Нешто ты с богатырем ихним совладаешь?" А он мне: "Да хоть бы и я. Тут ведь с умом подходить надобно. Коли маслом или жиром хорошенько натереться, ему меня и ухватить не за что будет. Или, скажем, пояс ослабить. Пояс с противника сорвать, это тоже за позор считается". И так он меня разозлил, что я ему: "Ты, чтоб масло или жир переводить, каштанами, вон, конскими натрись. Тогда ему не токмо что хватать, он тебя за версту обходить будет..." Тише, вон он идет. Говорю же, парень, хоть куда, а с головой - беда прям...