Как из далеча, далеча, из чиста поля…
Шрифт:
После чего свалился на пол и захрапел на всю пещерку.
Так и проспал, до следующего дня, колода колодой. Проснувшись же, никак не мог понять, ни где он, ни кто он. Начал подниматься, головой об лавку треснулся. В сторону сунулся – на стол налетел… Выбрался, глянул – мисы полные, устроился поудобнее, и давай наворачивать.
Опустошил, сколько мог, потянулся славно, крякнул, – и вон из пещеры, глянуть, куда старичок подевался. А тот никуда не подевался. Сидит себе на чурочке, бороду в небо уставил, глаза закрыл, и будто дремлет. Хотел было Алешка его окликнуть,
– Чего стал, Алешка свет Григорьевич? Присаживайся, али оробел?
Оробел… Скажет тоже…
– Ты откудова, как зовут меня, знаешь-то? – буркнул Алешка, приспосабливаясь рядышком.
– Так ведь птицы напели…
– Сам, небось, карезой летал…
– А хоть бы и так, что с того? – улыбается. – Я ведь не только, как зовут тебя, знаю. Знаю и то, по какой надобности в путь-дороженьку собрался. Дело ты доброе замыслил, вот только по силам ли…
– Ничего, авось сдюжим.
– Авось, небось да как-нибудь, – проворчал старичок. – Не по грибы, чай, собрался. Думаешь, один ты такой выискался? Думаешь, прежде тебя молодцев не случалось, которые зверя одолеть пытались?
– И что же?..
– А то, что у кого Авось с Небосем в дружках ходят, тому лучше дома сидеть.
– Подумаешь… – Алешка только плечами пожал. – Я уж и сам решил, не взять его силой. Хитрость в задумке имею.
– Да ну? И какую же?
– Какую, какую… Выбрать дерево побольше, к нему и подманить. А как подойдет, так чем хочешь его – то ли стрелкой, то ли мечом. Дубиной можно… Чем хочешь, сверху-то. Он, чай, по деревьям лазать-то не умеет.
– А ты – умеешь…
– Умею.
– Хорошо задумал. Что только делать-то будешь, как увидишь – стрелки твои от шкуры его, ровно от камня, отскакивают? И меч, и дубина – все нипочем?
– Врешь… – недоверчиво протянул Алешка.
– Коли вру, так и отправляйся себе. Дубину не забудь, авось пригодится.
– На месте найдется, чего с собой тащить, – хмуро ответил Алешка.
Сидят, молчат. Старичок в небо глядит, молодец веточку взял, землю ковыряет.
– Чем так сидеть, сказал бы чего, – не выдержал, наконец, Алешка.
– Сказочкой потешить? Будь по-твоему…
И поведал старичок Алешке, что жил во время оно колдун великий, Кедроном зовомый. Другого такого во всем свете не сыскать было… В общем, все рассказал, что Алешке и прежде слышать доводилось, только куда как интереснее и богаче. Солнце уж за полдень перевалило, когда старичок замолчал, а Алешке все мало – век бы слушал. Ан зачем? Что ему за дело до колдуна древнего?
– А дело тебе до него такое, – старичок будто в башку к нему залез, – что, сиди он тут перед тобой, так и сказал бы, что нет Скимену-зверю смерти, и никаким-то его оружием не одолеть.
Тут, Алешка, признаться, подрастерялся. Это что же получается? Понапрасну он словам этой самой… поверил? Это, выходит, не на подвиг она его подбила, а на смертушку лютую?
И так у него лицо вытянулось, что старичок не выдержал, захихикал.
– Да ты не тушуйся, добрый молодец. Коли уж привела тебя
– Чем же это – непросто? – Алешка любопытствует.
– Про то не знаю.
– Ну, хоть дорогу-то к терему ведаешь?
– И дороги не ведаю. Ни к чему мне.
– А кто ведает?
– У коня своего спроси, – недовольно буркнул старичок, и не поймешь – то ли взаправду совет, то ли надсмехается.
Помолчал Алешка, подумал, потом спросил:
– А правда, что у зверя сего лицо человеческое?
Старичок замер, а потом как прыснет!.. Задорно так, по-детски, хлопает себя ладонями по кленкам, и заливается. Глядя на него, Алешка поневоле сам улыбнулся.
– Да кто ж тебе такое сказал? Человеческое… Не всему верь, что люди плетут… Надо же, чего удумали… Зверь – он и есть зверь.
– Чего ж его к нам-то занесло? Жили себе, не тужили, ан вдруг – на тебе.
Старичок сразу перестал смеяться. Нахмурился.
– Не знаю, как и ответить… От стариков слышал, будто есть такая сила нездешняя, неведомая, и нет у нее обличья знаемого. Она, ну, как вода вроде, куда поместишь, тем и будет. Хоть снаружи человека, хоть внутри. Не мила ей ни правда, ни жизнь мирная, ложь и свара ей по сердцу, коли есть у ней сердце-то. И ни одному богатырю, даже самому сильному, с ней не совладать, кроме как всем миром навалиться…
– А может, супротив нее тоже прутик колдовской имеется?
– Имеется, Алешенька. Только он вовсе не колдовской, и не в тереме колдовском спрятанный, а вот тут… – Старичок постучал себя пальцем по левой стороне груди.
Алешка невольно опустил глаза. У него на кольчуге, на том самом месте, куда старичок ткнул, бляшка круглая. Потер ее на всякий случай, мало ли…
– Эх, ты, – старичок ему. – Не об том думаешь. Коли завелась внутри, ничем ты ее не возьмешь. И доспех твой тебе от нее не защита.
– А что же защита?
– Живи по совести – вот и весь сказ. И тебе защита будет, и людям.
Совсем голову задурил. Тут бы со зверем справиться, а он еще силу какую-то неведомую приплел. Мне-то чего об ней беспокоиться, нешто я не по совести живу? Ничего, видать, больше путного не скажет. Хоть и погостил ты, Алешка, всего ничего, ан пора и честь знать.
– Спасибо тебе за то, что накормил, – встал и поклонился до земли. – За слова твои, за то, что уму-разуму научил. Только негоже мне у тебя засиживаться. Так ли сложится, али эдак, подамся в горы дальние, в терем Кедронов. Все одно пропадать.