Как кошка с собакой
Шрифт:
Он лапой прижал меня к полу, ожидая сопротивления.
— Понятно, — мявкнула я и нежно-нежно лизнула его в поцарапанный нос, — я буду тебя слушаться, — и лизнула еще раз.
Настоящего мужчину можно и послушаться немного. Тем более что таким он становится только рядом с настоящей женщиной.
Дюк убрал лапу, посмотрел мне в глаза и неожиданно для себя самого сказал:
— Кася, я, кажется, люблю тебя!
Когда родятся котята, хорошо бы, чтоб они были такими нежными. Как сейчас их будущий папа.
Я вообще мало что запомнил из этих нескольких дней.
Мы были счастливы и энергичны. Мы бегали непонятно по
А потом я вдруг как будто проснулся. В одну секунду я понял, что кот знает где, кот знает сколько и вообще начхал на родную стаю. Никаких душевных колебаний и внутренних борений не случилось. Я просто повернулся и двинулся прочь равномерной походной рысцой. Моя несравненная что-то тявкнула вслед, но я не обернулся.
Сначала бежал, куда нос ведет. Потом стали попадаться знакомые запахи, потом наткнулся на родную метку (чуть не завыл от тоски по стае, честное слово!). Наконец, удалось окончательно сориентироваться. Я находился на дальнем краю нашей территории. Следовало, видимо, сразу же броситься к своим. Я был уверен, что никто не упрекнул бы. Даже место заплечного, небось, свободным оставили. Все ж псы, все ж понимают.
Но мне захотелось после всей этой похоти и непотребства — чего-то возвышенного и чистого. Поэтому я сделал небольшой крюк, чтобы навестить кошку. Бежал и предвкушал: вот сейчас почую ее нежный аромат, увижу, как она лежит на подоконнике, безмятежная и недоступная. И это хорошо, что недоступная, потому что я не буду даже пытаться обратить на себя ее внимание. Тихо сяду в сторонке и буду наслаждаться.
Я так размечтался, что не сразу сообразил — дело плохо. Запах я услышал еще на подходе ко двору, но не понял, что он означает. Или понял, но не поверил, что это имеет отношение к предмету моих платонических воздыханий. А когда уяснил, было уже поздно.
Я остановился в проходном дворе, не веря ни глазам, ни ушам, ни носу.
Моя возвышенная и чистая мечта сладострастно изгибалась под жирным, отвратительно урчащим котярой. Прямо на подоконнике.
И ей это нравилось! Даже мне было понятно, что она млеет от удовольствия. Мурчит и изворачивается, чтобы этому мешку кошатины было удобнее.
В голове у меня стало совсем пусто и тихо.
Даже разорвать эту гадину не захотелось.
Я вернулся в стаю и безо всякой на то причины сцепился с Кирпичом. Он тоже вернулся со «свадьбы», но, в отличие от меня, побежал напрямик в стаю.
Уже потом, зализывая раны (Кирпич, сволочь, здоровый!), я понял, что обиднее всего. Это кошачье отродье даже не заметило меня!
Следующие три дня все было просто замечательно.
Люди, правда, возмущались, что мы мешаем им спать, но, по-моему, это их проблема. Что значит «потише»? Что значит «не здесь»? Что за ханжество!
Очередное утро встретило нас ярким солнышком. Мы сидели на подоконнике, Дюша вылизывал мне шейку, я мурлыкала от удовольствия. Я уже была беременна, и потому страсть ушла. Осталась нежность и чудовищное чувство голода. Только что мы вдвоем умолотили две полные миски кошачьего корма,
Дюша без перерыва намуркивает мне всякие приятности, он не отходит от меня ни на шаг, смотрит влюбленными глазами и приносит завтрак в постель. Правда, Олька сегодня была крайне возмущена, она почему-то считает, что это ее постель, и рыбу на завтрак она не заказывала.
Короче, все просто замечательно, но я бы уже с удовольствием пожила одна. Чтоб развалиться на весь подоконник, чтоб делать только то, что я хочу. Чтоб погонять клубок по квартире (при мужике как-то несолидно), чтоб можно было принять не очень красивую позу, зато удобную. Поэтому, когда в кухне появился папуля с клеткой, честно говоря, я испытала некоторое облегчение. Наконец-то! Котик едет домой!
Котик моих чувств не разделял. Он устроил дикий ор:
— Я никуда не поеду! А если поеду, то только силой! Кася, ты едешь со мной!
Потом он забился в дальний угол под кровать и заявил, что нашел любовь всей своей жизни (это меня, что ли?) и теперь жизнь без Каси (точно, меня!) не имеет смысла. Пока папуся ползал на коленях вокруг кровати и вяло кыс-кыскал, я поняла, что инициативу придется брать на себя.
Я залезла под кровать. Я полчаса рассказывала, что Дюк — самый лучший на свете Кот. Что я его никогда не забуду, потому что такое не забывается. Что буду сидеть на окне и рыдать долгими зимними вечерами. Но что это возвышенное чувство (боже, какие слова!) нужно выстрадать, нужно доказать этим черствым людям, что только коты могут любить по-настоящему (что я несу?!), и что когда они поймут, что две жизни под угрозой, что если мы не будем вместе, то погибнем, они немедленно разрешат нам жить вместе, и будет у нас сплошное счастье и сметана в шоколаде… Уф…
Дюк взял себя в руки, гордо вышел навстречу папуле, сам зашел в клетку. Я вела себя, как полагается. С криками:
— На кого же, на кого же… — провожала клетку.
Когда папуся поставил ее на пол, чтоб завязать шнурок, немедленно кинулась к ней и облизала Дюшин нос через решетку. Вышло так трогательно, что даже папуся чуть не прослезился. Дюша тот уже давно вовсю шмыгал носом и бурчал что-то невнятное. И когда за ними, наконец, закрылась дверь, когда я проводила их взглядом из окошка до машины, когда машина скрылась за поворотом, вот тогда я спрыгнула с подоконника, развалилась посреди ковра.
Мне было хорошо!
Несколько месяцев я даже близко ко двору кошки не подходил.
И маму я теперь редко навещал. Наверное, надоело быть странным псом — то есть навещать престарелую мать, тосковать по незнакомой кошке и совершать прочие глупости. Бегал себе со стаей, рычал на чужих, охранял территорию, еще несколько раз отлучался для участия в собачьей свадьбе.
На мое место заплечного никто пока серьезно не покушался, хотя за спиной я слышал энергичное сопение Кочана. Он пробирался вперед, к месту вожака, спокойно и целеустремленно. Как-то сразу было понятно, что со временем именно он станет во главе. Даже нынешний Вожак это, кажется, понимал. Но спокойствия не терял, оставался все тем же Вожаком, который чутьем определял, когда бросать стаю в драку, когда отступить, а когда уводить в безопасное место. Его не тревожило даже, что Кочан обзавелся собственными заплечными. Они были тоже из бывших домашних, породистые и холеные. И очень друг на друга похожие. Их, в общем-то, никто и не различал, звали просто Левый и Правый — по позиции, которую каждый пес занимал за спиной Кочана. Иногда они менялись местами, и тогда мы меняли им имена.