Как мой прадедушка на лыжах прибежал в Финляндию
Шрифт:
— Конечно, хотим… Вера, отойди от окна. Играем в марьяпусси.
— Нет, в конкеени, — возразила Вера.
— Хорошо, хорошо. Играем в конкеени. Я сдаю. Сколько карт на руках? — спросил Беня и приготовился сдавать.
— Двенадцать, — сказала Вера, и Беня начал сдавать. — Мне не сдавай, — продолжала Вера, — я по субботам не играю.
Беня ударил колодой об стол и выругался:
— Вот черт! Всегда она такая! Не все равно, во что играем, раз она сама не играет?
— Нет, не все равно, — твердо ответила
— Это-то тут при чем? — удивился Беня.
— Очень даже при чем. Ты отлично знаешь, что в субботу нельзя курить. Ну а я в субботу не играю в карты!
— Да что в этом такого? — вскричал Беня. — Ну, курю я в субботу, ну и что?
— Вот-вот, — сурово заметила Вера. — И если с тобой случится беда — пеняй на себя. Это будет тебе наказание.
— Наказание за что?
— Откуда мне знать все твои грехи?
— Ладно, Бог с тобой, — сказал Беня. — Давай играть, Мери, а то я весь извелся ожидаючи.
— Если ты так голоден, что не можешь дождаться обеда, сходи на кухню, сделай себе бутерброд, — сказала мать.
— Я не голоден, — возразил Беня.
Мери надоело возиться с машинкой для набивания табака, она бросила ее на стол и принялась ходить взад-вперед по комнате.
— Так вот и бывает, когда живешь в эвакуации, — посетовала она.
— О чем это ты? — спросил Беня.
— Обед был бы уже готов, если бы вы, свекр, достали курицу получше. Эта курица старая-престарая. Варю ее уже три часа, а она твердая, как камень.
— Я бывший царский унтер-офицер, а не знаток домашней птицы. Да и что курица! Курица, она курица и есть. Лучшие куры на фронте. Идет война. Только плевал я на кур. И не обеда я дожидаюсь. Плевал я на кур, на обеды и на субботы, — сказал Беня и начал раскладывать пасьянс. — Дело-то в том, что я жду в отпуск моего сына Арье. Все мы ждем его. И ждать уже невмоготу. Особенно когда жена, она же мать, как в ступоре застыла у окна и остекленевшими глазами глядит на дорогу. От этого кого угодно оторопь возьмет. Уйди оттуда, Вера. Неужели в Торе нет места, где бы говорилось о том, что мать не должна психовать и таращиться в окно, когда ждет сына с фронта? Да еще в субботу.
— Такого запрета нет. И я не психую. Это ты психуешь. Почему мне нельзя глядеть на дорогу? На что я должна глядеть? На тебя? — съязвила Вера, посмотрев на Беню. — Я на тебя уже нагляделась.
Беня рьяно раскладывал пасьянс. Пасьянс заполонил весь стол. Беня отодвинул от себя тарелки, стаканы — всю посуду, чтобы дать место пасьянсу.
— Ну и гляди себе на здоровье, — сказал он. — Меня от этого не убудет.
Подумав немного, Вера повернулась к окну:
— Нет уж, лучше буду на дорогу смотреть… А ты помнишь, Беня, — продолжала она немного погодя, — что произошло два года назад, осенью сорок первого?
— Помню, конечно. Такое не забывается. Было время, финны окончательно сбрендили,
— Я не это имела в виду, — сказала Вера. — А то, что произошло в тот вечер, когда у меня появилось твердое ощущение, что Арье приедет в отпуск. Я несколько часов так жадно вглядывалась в дорогу, что в глазах потемнело, и, когда увидела, что кто-то показался из-за дальнего поворота, точно знала, кто это, хотя видела всего лишь смутную серую фигуру! — Вера воодушевилась и повысила голос: — Я знала, кто это, хотя увидела, только когда он подошел настолько близко, что сам увидел меня в окне и помахал рукой, — тут Вера на мгновение смолкла, — а потом прошел мимо и исчез за холмом, и я знала, знала… кто… это..
— Я помню, кто это был, — спокойно сказал Беня, собирая карты. — Это был Бьёрн, сын Вильгельма Ку-ку…
— Конечно, я видела, — удрученно согласилась Вера. — Пришел сын Вильгельма Ку-ку, и это очень хорошо, ведь кто-то и ему обрадовался, хотя бы его старик отец… Но я от разочарования чуть не разревелась… Ну а потом, несколько дней спустя, когда его никто не ждал, приехал в отпуск и Арье, — с надеждой продолжала Вера, — и что бы ты ни говорил, Беня, я буду стоять и стоять тут у окна…
— Ну и стой, плесневей себе у окна, — пробурчал Беня, собирая карты.
Но тут Мери, моя мать, подала на стол фаршированную рыбу, и было решено приняться за еду. Ведь ожидать можно и за едой… Наконец-то и Вера отошла от окна и с явной неохотой уселась за стол. От жгучего хрена на ее глазах выступили слезы.
— Не мучайся ты так, — сказал ей Беня.
— Да я не мучаюсь, — сказала Вера, вытирая слезы.
— Очень хорошая рыба, — похвалил Беня.
— Почему же ты не ешь? — спросила Мери.
— Разве я не ем? Я ем, — возразил Беня, положил кусок в рот, но закашлялся, выплюнул кусок, приложил к губам носовой платок и долго откашливался.
Вера и Мери переглянулись.
— Какой-то летний кашель, — засмеялся Беня и отодвинул тарелку в сторону.
— Вот как? — удивилась Вера. — Не понравилась рыба?
— Я же сказал, что рыба хороша, — огрызнулся Беня. — Давайте на стол ваш куриный бульон и заткнись!
Подали бульон, в нем плавали пельмени и клецки.
— Спасибо, мне ни пельменей, ни клецок, — сказал Беня. — Только бульона.
— Но ты же любишь пельмени, — сказала Вера.
— Да, я люблю пельмени и страшно жалею, что женился на тебе, а не на пельменях, — с горечью ответил Беня.
— Ну, еще не поздно все исправить, — обиженно ответила Вера. — Просто я подумала, что ты обычно…
— Мери, эта женщина портит мне аппетит, — пожаловался Беня.