Как мы росли
Шрифт:
И вот однажды вечером Клавка по Наливайкиным следам дошла по парку до пруда. Следы свернули вдоль каменного забора, потом пошли кустами — до сторожки. Вот, оказывается, где собака! Послышался лай. Окна сторожки слабо засветились, и Клавка услыхала, как Наливайко крикнул:
— Иди-иди, черт, лохмач!
Дверь хлопнула, и лай затих.
Наливайко зазвал собаку в сторожку. Клавка не выдержала и подбежала к окну. В сторожке Наливайко был не один. На кровати сидел очень худой старик, и Наливайко кормил его из котелка
Клавка пришла обратно и рассказала Варе всё, что видела.
— Нечего ему было собаку выдумывать, — сказала Варя. — Наверно, дедушка-то больной.
Наливайкин котелок с этого дня был куда полнее, и не объедками, а чистым супом или кашей.
Как-то Варя, передавая ему котелок, спросила:
— А чем же ты собаку кормишь?
— Чем? Кожуру всякую на кухне прошу. Она всё ест. Я её мороженой петрушкой кормил. А вот станет потеплее — мышей будет ловить. У деда в садоводстве пропасть мышей.
Наливайко понял, что девочки разгадали его секрет, и был очень признателен за то, что они молчат.
Долой Татьяну Николаевну!
Уже чувствовался приход ранней весны. В дом глянуло солнце, сразу стали видны серые, немытые стёкла, а по углам пыль и паутина. Девочки решили устроить уборку.
— Сами возьмёмся и вымоем. Подумаешь, какое дело! — сказала Клавка и отправилась к Гертруде Антоновне просить тряпок.
К своей воспитательнице, Татьяне Николаевне, ходить нечего: она только придёт в столовую, съест, что полагается, и опять к себе в комнату. Гертруда Антоновна — другое дело: сама берёт тряпку, чистит, моет, потому у малышей и чистота.
А Татьяна Николаевна за всё время только один раз сказала: «Боже, как всё запущено!» — но как убрать, не посоветовала.
— Я к вам пришла за тряпками, — сказала Клавка Гертруде Антоновне.
Гертруда Антоновна пошла с Клавкой в бельевую и выбрала там старое одеяло:
— Его можно разорвать на тряпки. Только пусть все работают! У вас в комнате настоящий свинушник.
— Тряпки есть — теперь вымоем! — сказала Клавка и побежала вприпрыжку обратно.
Сорокина мыть пол отказалась:
— Что я, кухаркина дочь?
— При чём здесь кухаркина дочь? — уговаривала её Варя. — Мы хотим, чтобы было чисто.
— Что же я, по-твоему, буду половую тряпку в руки брать? Ты можешь взять половую тряпку в руки, а я нет.
— Почему ты не можешь?
— Почему?! — Люба смерила Варю презрительным взглядом. — Потому что я не росла на фабричном дворе…
Сорокина не договорила своей речи, — вмешалась Клавка.
— Не помрёшь! — сказала она, бросая ворох тряпок на пол. — В столовую бегаешь — не помираешь, а пол мыть — сахарные ручки отвалятся! На, бери тряпку, и будешь мыть, как все, ничего с тобой не случится.
— Да как ты смеешь! Как ты смеешь мне приказывать! Что я, с ума сошла, что ли, мыть пол? —
Клавка с удивлением глядела на Сорокину:
— Гляди, и правда как сумасшедшая. Ну, чего глаза-то вытаращила!
— Ты ещё обзываться, уличная побирашка! — закричала Сорокина.
— Ну и сиди на своей кровати и не лезь к нам! Мы вокруг тебя мыть не будем, вся твоя грязь как была, так и останется! — сказала Клавка.
И, шлёпая босыми, красными от холодной воды ногами, обошла вокруг кровати, на которой сидела Сорокина, оставляя за собой мокрые следы.
— Дальше этого круга, чур, не мыть!
Окунув тряпку в ледяную воду, Клавка начала тереть пол.
Сорокина, подобрав под себя ноги, молча смотрела, как девочки вслед за Клавкой стали мыть пол, стараясь друг перед другом.
— Давайте сначала отодвинем тумбочки, кровати и отмоем эту сторону, — командовала Клавка.
Девочки начали отодвигать кровати, помогая друг другу. Всем стало тепло и даже жарко. И вода не казалась уже такой холодной.
— Ты вот так выжимай тряпку, — учила Варя институтку Леночку Егорову. — Вот так!
И Леночка, раскрасневшись от непривычной работы, выжимала тряпку так, как показывала Варя.
— Ну, а теперь вытирай. Видишь, здорово получается!
— Правда здорово! — соглашалась Леночка.
Отмыв одну сторону, девочки стали передвигать кровати и тумбочки на чистое место. А на другой, ещё не мытой стороне спальни растекались грязные ручьи. Один из них, тоненькой змейкой пробравшись через заколдованный Клавкин круг, пополз под кровать Сорокиной.
— Вот теперь и под моей кроватью будете мыть! — закричала Сорокина и захлопала в ладоши. — Протекла вода — значит, надо мыть. Слышишь, поломойка! — Сорокина восседала на подушках и распоряжалась: — Только, прежде чем мыть под моей кроватью, выполощи тряпку.
Клавка молчала; она работала, не обращая на Сорокину внимания. А та продолжала задираться:
— Ну, поломойка, раз, два, три! Мой под моей кроватью!
Наконец Клавка не выдержала.
— Я вот тебе сейчас вымою! — сказала она и, окунув тряпку, двинулась к её кровати.
— Ай, ай! — завизжала Сорокина. — Девочки!
— Ты брызни на неё, Клава! — крикнул кто-то. — Что она воображает… Подумаешь, какая королева…
В это время в спальню вошла Татьяна Николаевна.
Увидев её, Сорокина повалилась на кровати и завизжала еще громче.
— Что с ней? Что с Любой?! — закричала Татьяна Николаевна.
— Сорокина притворяется, — сказала Варя. — Она просто пол мыть не хочет.
— Мыть пол? — сказала, бледнея, Татьяна Николаевна. — Она и не умеет, наверно, мыть пол. Любочка, ну перестань, не обращай на них внимания. Они грубые, невежественные дети. Любочка!.. Какие вы скверные! — сказала Татьяна Николаевна и брезгливо отодвинула ногой мокрые тряпки.