Как мы росли
Шрифт:
— А не врёшь?
— Зачем мне врать!
— Докажи, что московский.
— А ты пусти руки!
— Зачем?
— Увидишь!
Мальчишка отпустил Ваське руки, а остальные придвинулись теснее, чтобы, если побежит, тут его и схватить. Но Васька не побежал: он шарил у себя за пазухой и не находил, что искал.
— Ну!
Васька чуть не заплакал от досады: растяпа, потерял!
— Звёздочку потерял — комиссар дал. Я её завернул и потерял.
Мальчишки смотрели на Ваську
— Проваливай-ка лучше, откуда пришёл!
— Мне отряд нужен. Комиссар Степан Михайлович. Некуда мне проваливать! — крикнул Васька.
— Тихо, ты! — сказал мальчишка, который допрашивал. — Давай пособи нам, а потом разберёмся, знает ли тебя Степан Михайлов-то.
И мальчишки, а с ними Васька подошли к убитому.
— Учитель наш… не поспел твой комиссар. Нам его хоронить надо — ну-ка опять бандюги вернутся, — а ты, чёрт, помешал!
— А где же захоронить, как?
— «Как, как»! Подсобляй!
Ребята вместе с Васькой подняли тяжёлое тело.
Молча несли мальчишки своего учителя. Ни разу не опустили его на землю, донесли до места.
— Ну вот, — сказал паренёк, который шёл впереди. — Теперь я слезу вниз, а вы спускайте, только разом.
Он спрыгнул в ямину и крикнул оттуда:
— Подавайте!
— Держишь, Серёжка?
— Держу.
И маленькие руки бережно опустили в могилу дорогого им человека.
— Большая ямина-то! Ничего, закидаем, не найдут!
…Сняли мальчишки шапки, постояли и пошли обратно.
Серёжка повёл Ваську в свою избу.
— Зачем привёл? — ворчала Серёжкина мать. — Нешто теперь в избу чужих водят?
— Не гуди! Ты бы лучше щей дала, чем гудеть-то, — сказал Серёжка.
Когда похлебали щей. Серёжка велел Ваське лезть на полати.
Утром Серёжкина мать стала расспрашивать Ваську:
— Чей, откуда? Как-то тебя мать отпустила!
Васька молчал.
— Вот растишь вас, растишь, а сынок о матери и думать позабыл! — причитала баба.
— Я не позабыл, — сказал Васька, — а матери у меня нету.
— Тогда поживи, не обидишь! Может, и у Серёжки отца не будет.
— Почему это не будет? — Серёжка хмуро посмотрел на мать. — Чего ты всё каркаешь?
— А ну как убьют? Война…
— Всех не убьют. Если таких, как отец, поубивают, кому тогда жить оставаться? — Серёжка покачал головой и сказал: — «Убьют, убьют»! Эх, бабы!
Он был постарше Васьки года на два, и мать относилась к нему уже как к взрослому.
— Затопляй, — сказал он матери, — я дров наколю.
Серёжка взял топор, и они пошли с Васькой во двор.
Серёжка рассказал Ваське, что отец его в Красной Армии, а в революцию был в Питере, откуда и прислал им с матерью письмо, что уходит на фронт защищать
— Теперь вот жди его, когда объявится: А в деревне совсем мужиков нет. — Серёжка взмахивал топором и ловко колол полено за поленом.
Васька подбирал наколотое и складывал рядком, как указал Серёжка.
Уже давно топилась в избе печь и Серёжкина мать проходила не раз по двору то с ведром, то с плетушкой, а Серёжка с Васькой продолжали работать и разговаривать.
Но вот хозяйка вышла на крыльцо и крикнула:
— Идите в избу!
И ребята пошли обедать.
Вернулся отряд
Долго Ваське в Серёжкиной избе жить не пришлось. К вечеру, отогнав бандитов, вернулся в село отряд. Васька от радости чуть не прыгал. Он помогал красноармейцам таскать из колодца воду, поил лошадей. Потом, когда управились, Васька устроился около часовых у костра.
— Ну, цел, невредим? А мы думали, тебя опять снегом замело, — шутили бойцы. — Без коня тебе, парень, невозможно. Без коня за нами пеший не угонишься.
Васька не обижался на шутки, тем более что он и сам думал, что конь ему обязательно нужен. А Степан Михайлович не шутил. Он посмотрел на Ваську и сказал, что этот и пеший догонит, не пропадёт: парень настойчивый.
Деревенские ребята слушали Ваську с завистью. За день он им много рассказал. Не всему верили, думали — врёт. Про Москву-то, может, и правда — теперь много за хлебом народу приехало. Многие ребят своих побросали — пусть в деревне покормятся. А что в отряде воюет — не верили; но, оказывается, правда.
— Ты приходи ночевать, — сказал Серёжка, — вместе на печке ляжем.
Но Васька не был согласен ни на какой ночлег.
— Я лучше здесь побуду, — ответил он Серёжке и стал складывать кизяки вокруг костра стенкой, чтобы не задувало огонь.
— Ну, я тебе картошек принесу испечь, — сказал Серёжка.
— Это можно, неси, — разрешил Васька.
Серёжка побежал домой и скоро вернулся с картошкой. А Васька — ни на шаг от костра. Ему и мороз нипочём.
Тянутся дымки к звёздному небу, в каждой избе народу полно: свои, погорельцы да красноармейцы.
Всего села белые спалить не успели. Только с краю стояли на пожарищах холодные, обугленные печи. Ближе к школе в одном из домов жил учитель; с этого дома, наверно, и палить начали.
Васька рассказал красноармейцам, как он один остался в риге, как к речке спустился и как ночью с ребятами хоронил учителя. Про одно только умолчал: как он плакал горькими слезами на тёплых полатях в Серёжкиной избе, думая, что никогда больше не встретится со Степаном Михайловичем.