Как найти своего мужчину
Шрифт:
Сама Настя тоже всю ночь не ела, не до разносолов ей было. Это был ее выпускной класс, поэтому ей было нужно всюду успеть и все проконтролировать: и вовремя увести из коридора подвыпивших выпускников, чтобы директору на глаза не попались, и с родителями пообщаться, и выслушивать излияния своих вчерашних учеников. Поэтому к моменту уборки стола была она откровенно голодной. И, пока наводили порядок в актовом зале, в котором проходило торжество, пока тетя Оля, которая специально по этому поводу вышла на работу рано утром, мела зал, Настя сделала совершенно потрясающий королевский бутерброд – сложив на кусок хлеба несколько кусков
– Где наши продукты? – задала вопрос эта все контролирующая мама на другой день. И повторила с чувством внутреннего достоинства и возмущения невиданной несправедливостью:
– Где те продукты, которые оставались на столах?
И вопрос этот, и мама, пришедшая на другой день в школу специально, чтобы спросить это, были так неожиданны, что Настя не нашла, что и ответить.
И сразу вспомнила этот свой восхитительный бутерброд, нарезки эти, с королевской щедростью в несколько этажей положенные на хлеб, и стало ей так стыдно и так неловко за себя, и за этот бутерброд, и за маму, которая в школу пришла для того, чтобы разобраться, куда делись оставшиеся продукты.
И Настя смутилась окончательно, даже забыла сразу – куда все эти продукты делись, как будто она одна и съела все это в этом величественном, роскошном бутерброде.
И потом, запинаясь, как провинившаяся, объяснила маме, что продукты эти, которые не понадобились выпускникам, пригодились в походе, что часть их она отдала на экзамен, что она угостила ими тетю Олю. Она даже про бутерброд свой рассказала, чтобы мама поняла, что она все честно рассказывает.
Но, пока говорила она все это маме, – не оставляло ее чувство, что говорит она с человеком, который ее не слышит, который ее аргументы не принимает, который видит только факт – продукты исчезли. И сам этот факт ложится пятном и на Настю и на других учителей. Потому что изначально эта мама видела в этом факте плохое – воровство.
Когда мама, недовольная, с осуждающим взглядом, ушла, высказав ей свое принципиальное несогласие с таким обращением с продуктами, купленными на общественные деньги, – Настю еще долго не оставляло чувство неловкости от самой ситуации, и чувство неловкости от общения с такой вот – принципиальной, порядочной и какой-то… нечеловечной – мамой.
И Настя не раз потом встречала таких родителей – правильных, жестких, недоверчивых. И, когда много лет спустя, уже работая в институте, она познакомилась с мамой Лены, она почувствовала в ней такой знакомый тип правдоискателя и контролерши, всегда знающей, как надо и как не надо поступать.
Вообще было как-то не принято, чтобы родители студентов посещали кураторов курсов – как в школе: спрашивали, как там их ребенок. В общем-то, ничего в этом не было плохого, даже наоборот, могло бы говорить о заботливости, внимательности родителей к своему чаду, – но после посещений мамы Лены всегда оставался этот осадок, какое-то неприятное чувство, что она не должна ходить и интересоваться жизнью дочери. Не должна ходить и интересоваться именно так, как она делала.
Был в ее вопросах не интерес – а контроль, надзор, как будто никак не могла она отпустить Лену во взрослую жизнь. Было в ее вопросах какое-то недоверие – и самой Лене, которая, казалось, так и должна была непременно что-то натворить, если ее не контролировать,
Настя даже поморщилась от досады, когда подумала об этом. Она действительно каждый раз, когда встречалась с мамой Лены, испытывала досаду, что так боится та за Лену, так переживает, так ждет от нее плохого. И самое обидное, что ждала она плохого и видела плохое в таком хорошем и чистом, чему сама Настя, несмотря на то, что самой ей уже давно перевалило за тридцать, завидовала самой светлой завистью. Завидовала этим взглядам. Этим ненарочным прикосновениям, после которых они смотрели куда-то вглубь друг друга, на мгновение забывая обо всем на свете – и кто они, и где находятся, и то, что на них могут смотреть и увидеть их глубокие, какие-то проникающие друг в друга взгляды, их соединенность друг с другом.
Мама Лены, по-видимому, думала по-другому, ее эта любовь не радовала, а настораживала. И Лена в этой любви была неконтролируемой – кто их знает, чем они там на самом деле занимаются, когда встречаются, идут в кино или просто гуляют. И Сережа, по-видимому, не совсем соответствовал вкусам или ожиданиям мамы, поэтому как-то не поддерживала она эту любовь, старалась Лену контролировать, от себя надолго не отпускать, а на каникулах, наоборот, – подальше отправить, чтобы рядом с Сережей соблазнов не было.
Но как бы ни контролировала мама Лену, как бы ни была она недовольна ее отношениями с Сергеем, – отношения эти были. Были эти взгляды, небесная эта чистота в их взглядах. Был в них огонь и нежность. Была любовь. Была – Настя видела это.
И так радовала ее эта любовь – как ежедневное подтверждение, что она есть. Как поддержка ей, Насте, что у нее она тоже обязательно случится. Ведь если она есть – то куда же ей деться? Обязательно она, Настя, с ней встретится. Маша права – как можно с ней не встретиться…
Она вышла из здания института и зажмурилась. Зажмурилась с каким-то удовольствием, с внутренним наслаждением от того, что день был таким солнечным, что хотелось закрыть глаза. И состояние ее сейчас было похоже на состояние мурлыкающей кошки, жмурящейся на солнышко. И несмотря на сцену с завучкой, несмотря на то, что она устала сегодня от шумных ребят, от суеты первого учебного дня после каникул, – Настя чувствовала себя счастливой. Счастливой и стоящей на пороге чего-то хорошего и нового.
Она шла в этих своих хороших мыслях и смотрела на людей, на таких же одиночек, как она, или на парочки, и ей было хорошо и радостно всех рассматривать. И она подумала, что среди этих людей может быть он. Ведь она еще совсем не знает – какой он, где живет, по каким улицам ходит. И, может быть, он сейчас где-то рядом. И она уже с большим интересом стала смотреть по сторонам, выделяя из потока людей одиноких мужчин.
Может быть, это он? А может, вот тот? А может, этот? Она посмотрела на мужчину, идущего впереди нее, посмотрела настойчиво, как бы стараясь рассмотреть в нем, увидеть в нем своего мужчину. Неожиданно мужчина повернулся, как бы почувствовав Настин взгляд, и Настя поспешно проговорила сама себе: «О нет, Господи, только не этот!..» – и ускорила шаг, и поскользнулась. И подумала весело: