Как обмануть босса
Шрифт:
— Вика всегда была впечатлительной и эмоциональной. Сколько ее помню, с самого детства что-то придумывала, фантазировала. Знаешь, мне казалось, что у нее в голове существовали сотни различных миров, в которые она то и дело ныряла. — Влад сделал паузу, подошел к надгробию вплотную и положил ладонь на холодный мрамор. — Однако это далеко не всегда было плюсом. Вика тяжело сходилась со сверстниками. От идеи детского сада родителям вообще пришлось отказаться, хотя на странности сестры они, если честно, сквозь пальцы смотрели. К пятому классу они успели поменять
Вновь тишина, а мне уже кричать хочется.
— Успокоить ее мог только я, так уж сложилось. Никакие психологи, никакие доктора несуществующих наук. Никому не удавалось вернуть Вике радость, однако стоило ей забраться ко мне под одеяло, как все проблемы как будто бы и исчезали. В то время, пока родители и врачи в один голос твердили о том, что у девочки просто переходный возраст, Вика лила слезы у меня под одеялом. Шли годы, но толком ничего не менялось, я поступил в университет, проучился несколько лет и получил предложение продолжить учебу за границей.
Я вспомнила биографию Влада, которая как-то раз попалась мне на глаза в каком-то интервью, и вспомнила о его зарубежном образовании.
— И ты уехал?
— Дотянул до последнего, до тех пор, пока Вика сама не начала меня уговаривать, кто же знал, что это отец ее тогда заставил. Не силой, конечно. Просто родители отлично знали, как влиять на сестру, подавлять ее мнение. Не со зла, опять-таки. Просто… Просто я уже говорил о том, что они не видели проблем. И я уехал. — мужчина сжал руку на памятнике и слегка стукнул по нему. — Они врали мне с самого отъезда. Говорили, что все хорошо. Вика же беззаботно улыбалась, когда мы общались. Понимаешь, она вела себя так, потому что считала, что делает лучше для меня, не доставляет проблем. Не мешается под ногами.
Я даже не поняла, в какой момент по щеке скатилась первая слезинка.
— Они не рассказали мне ничего о реабилитационном центре, куда запихали Вику, улыбались мне в лицо и врали. Врали и улыбались. — Влад вздохнул, отошел от памятника и вернулся ко мне, заканчивая разговор, смотря мне в глаза. — Она не продержалась и трех месяцев после моего отъезда. Просто написала в записке, что теперь всем будет лучше. И все…
Есть такие ситуации, когда ты действительно не знаешь, что сказать. Я сейчас не о пафосных текстах, когда человек просто хочет закончить речь многозначительно, разводит руками и бормочет про то, что у него нет слов.
Я о том, что происходило прямо в данный момент. Я стояла, пялилась на памятник, чувствуя, как по щекам стекают дорожки совершенно ненужных тут слезинок, и ни могла выдавить из себя ровным счетом ни звука.
Просто кивнула, когда Влад спросил, отвезти ли меня домой. И вновь мы ехали в тишине, только на этот раз я уже даже не пыталась завязать беседу. Молчала, вновь смотря в одну точку на бардачке, и пыталась переварить услышанное.
Я даже представить себе не могла, что пришлось пережить Владу. Как вообще такое можно пережить? Это не просто предательство. Это
Такие вещи не забываются и не прощаются, их нельзя вычеркнуть из жизни или попытаться сделать вид, что ничего не произошло. Это совершенная дикость, от которой мурашки по коже и холодок по спине.
Как бы я не пыталась, у меня не получалось изменить ход мыслей, перестать зацикливаться на новой информации, подумать, как быть дальше, связать хотя бы два слова, но вместо этого раз за разом я ныряла в чужое прошлое, в прошлое человека, жизнь которого разделилась на четкое до и после мартовским днем практически семь лет назад.
Влад заглушил двигатель, а я по-прежнему боялась на него посмотреть, у меня попросту не хватало на это мужества. Рядом со мной сидел, пожалуй, самый сильный из всех людей, которых я когда-либо встречала, а я была слабой. Слабой, трусливой.
Прошла, наверное, целая вечность, когда я все-таки осмелилась и подняла взгляд, посмотрела в глаза мужчине и проговорила:
— Мне жаль. — крайняя степень банальности, но это, пожалуй, единственная фраза, которую я могла произнести искренне.
Владу не нужны были мои пустые извинения, он отлично понимал, что большинство слов сейчас совершенно ничего сейчас не будут значить. Есть уроки, которые усваиваются молча.
— Знаю. — Влад кивнул. — Я до сих пор не уверен, поступил ли я правильно, посвятив тебя в эту часть своей жизни. Предпочитаю не касаться темы семьи при возможности.
— Ты поступил правильно. — ответила честно. — Если, конечно, тебя теперь не будет тяготить факт того, что я об этом знаю.
Я действительно считала, что он поступил правильно. Теперь я его понимала. Понимала, что любое решение, которое бы он не принял относительно нас, будет обосновано. Понимала, что Влад действительно имел право, не объясняя причин, выйти из моей квартиры, даже не дослушав, ограничившись просто информацией о том, что я врала ему.
Ведь сейчас речь идет совсем не о масштабе моего обмана, мы говорим о самом его факте. Имея такую трагедию в прошлом, совершенно неважным становится размер лжи, достаточно просто ее существования.
Это не прихоть, это реальная травма, последствия которой тенью будут тащиться по пятам на протяжении всей жизни, заставляя оглядываться, заставляя не верить, искать подвох.
Я вновь вздрогнула, как будто холодный ветер с кладбища вдруг ворвался в салон. От такого холода никакой обогреватель не спасет.
— Ты мне нравишься. — продолжил Влад. От его слов захотелось сжаться в комок, заткнуть уши руками, не видеть и не слышать больше ничего. — На самом деле нравишься. И я бы с радостью сказал тебе, что все будет как раньше, только, Ни…
Мужчина запнулся на половине слова. Качнул головой и совсем не весело усмехнулся.
И именно в этот момент я поняла, что «как раньше» уже ничего не будет. Я раз за разом буду спотыкаться об собственную ложь, раз за разом буду возвращаться в прошлое, тревожить старые раны Влада.