Как обуздать олигархов

Елисеев Александр Владимирович

Характерно, что против крепостников-олигархов активно выступили и некоторые российские либералы. Тогда это были деятели совершенно иного пошиба, чем нынешние симпатизанты НАТО и МВФ. К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин, С. М. Соловьев (историк) считали, что реформы надо проводить очень медленно и осторожно, всячески поддерживая самодержавие, которое только и может выступать творческой силой на обозримую перспективу. Полемизируя с олигархией, Чичерин выступил с запиской «Об аристократии, в особенности русской». В ней он подверг резкой критике социальный эгоизм «крепостнической» верхушки. А ведь, казалось бы, как либерал он должен был сочувствовать идеям установления парламентской демократии по западному образцу. Большинство нынешних либералов согласились бы на такие образцы, не

задумываясь. Во многом благодаря позиции либералов Шувалов и его группа потерпели поражение — Россия осталась самодержавной.

А вот еще один пример — социальная политика Н. X. Бунге, длительное время бывшего министром финансов при Александре III. Сам Бунге придерживался либеральных взглядов, но считал необходимым создать в России мощную систему социальной защиты. По его инициативе была отменена подушная подать, что существенно облегчило положение крестьян. Он же выступал горячим поборником создания и развития фабричного законодательства. Принятый при Бунге закон 3 июня 1887 г. устанавливал правила найма и увольнения рабочих, определял условия оплаты труда. По закону запрещалась натуральная форма расчетов и устанавливался контроль над штрафами. Кроме того, была введена фабричная инспекция для надзора за исполнением фабричных законов.

Бунге ратовал за то, чтобы рабочие становились соучастниками в прибыли частных хозяев. Он писал: «Доля участия в прибылях составляет один из лучших способов если не упразднения социального вопроса, то, по крайней мере, для устранения из него всякой жгучести».

И самыми сильными оппонентами Бунге выступали вовсе не западники, но «реакционеры», объединенные в группу М. Н. Каткова — К. П. Победоносцева. Они же, кстати, выступали и против консервативно-революционных проектов таких неославянофилов, как Н. П. Игнатьев и Р. А. Фадеев. Последние выдвинули проект создания земской монархии, в которой самодержавие дополнялось бы представительной системой (Земский собор). Кстати, эта политическая программа великолепно дополняла социальную программу Бунге. Соединись они, и Россия наверняка избежала бы ужасов революции.

Но, увы, революцию во многом готовили сами же реакционеры. Так, один из участников группы Каткова — Победоносцева, И. П. Вышнеградский, сменивший Бунге в 1885 году, свернул все его социальные программы. Хотя самого Вышнеградского трудно отнести к адептам капитализации по-западному. Характерно такое его высказывание: «Лишь государственной власти надлежит распоряжаться экономическими судьбами государства».

Но уже в деятельности С. Ю. Витте капитализм проявляется в гораздо большей степени. Хотя этот реформатор тоже пытался соединить несоединимое — капитализм и сильное Русское государство. Весьма точную оценку этому его стремлению дают С. Валянский и Д. Калюжной в панорамной работе «Русские горки. Возвращение в начало»: «Для решения основной задачи — быстрого превращения России в индустриальную страну—…Витте предложил применить сразу все тактические средства и методы, известные тогдашней экономической науке: жесткую регламентацию „сверху“ и одновременно полную свободу частной инициативы; протекционизм (таможенное ограждение русской промышленности от иностранной конкуренции) и привлечение иностранных капиталов; поощрение русского экспорта — и накопление внутренних ресурсов с помощью казенной винной монополии и усиления косвенного налогообложения. Результатом стала первая русская революция 1905–1907 годов».

А ведь этот министр-реформатор начинал как славянофил и был выдвинут все той же самой охранительной группой Каткова — Победоносцева.

Закономерно возникает вопрос — почему многие маститые консерваторы оказались либералами — не в теории, но на практике? Здесь было бы не лишним вспомнить, что и Катков, и Победоносцев определенное время придерживались вполне либеральных взглядов, хотя и довольно умеренных. Потом они решительно порвали с любым либерализмом, превратившись в оплот охранительства. И, как это обычно бывает с неофитами, они бросились в крайность. Этой крайностью стала политическая реакция. Сфера политики, ближе всего находящаяся к государственной власти, показалась

им самой важной, наиболее подвергающейся атакам разрушительных сил. Это было верным наблюдением, но все испортила крайность неофитов. Катков с Победоносцевым всемерно сосредоточили себя на политическом охранительстве, во многом упустив из виду необходимость социально-экономического консерватизма. Здесь они посчитали возможным провести серьезную либерализацию.

А умеренным либералам, которые не перебежали из лагеря в лагерь, неофитский пыл оказался ни к чему. Они рассуждали спокойно и здраво. И надо сказать, что позиция очень многих ранних либералов была весьма близка к традиционализму. Безусловно, ей был присущ ярко выраженный этатизм, который сочетался (как и у революционных консерваторов славянофильского типа) с требованиями сильного представительства и самоуправления.

Консервативный либерализм сохранился и в начале XX века. Например, Кавелин видел Россию будущего «мужицким царством», «необозримым морем оседлого, свободного, трудящегося благоустроенного крестьянства, с сильной центральной властью, обставленной высшей интеллигенцией». Характерно, что под свободой личности Кавелин понимал, прежде всего, нравственное усовершенствование человека.

М. М. Ковалевский, один из идеологов Партии демократических реформ и Партии прогрессистов, ратовал за надклассовую монархию, которая активно вмешивается в социально-экономическую жизнь страны. Государство, в его представлении, должно быть верховным посредником между классами, посредником, защищающим в первую очередь народные массы.

Ковалевский был горячим сторонником сохранения общинного землевладения. Причем главной функцией общины Ковалевский считал функцию воспитательную, способствующую укреплению народной солидарности. Ему было очевидным, что община сумеет «перейти к более интенсивной культуре и удовлетворять потребности не только местного потребления, но и экономического рынка». Именно общину Ковалевский видел в качестве основной мелкой земельной единицы.

Кроме того, этот либеральный мыслитель настаивал на том, что «прогресс промышленности может совершаться лишь рядом с прогрессом земледелия». И это положение очень сильно сближало его с правыми консерваторами.

Еще один либерал, один из основателей партии октябристов («Союз 17 октября»), Д. Н. Шипов (не путать с выше цитированным Н. Н. Шиповым) отрицал принципы народовластия, которое означает «переоценку значения личных и классовых интересов и тем неизбежно влечет людей на путь социальной и политической борьбы». Он считал необходимым сохранение самодержавия, но лишь при условии теснейшей нравственной связи между народом и властью. Как и славянофилы, историческим образцом такой связи Шипов считал Земские соборы Московской Руси, практику созыва которых он и хотел возродить — на новом уровне.

Очень близок к Шилову был либеральный мыслитель Г. Ф. Шершеневич, который считал, что власть монарха не должна быть ограничена писаной конституцией или парламентом. Государственный суверенитет рассматривался им как нечто незыблемое. Отсюда — невозможность «юридического ограничения верховной власти». Власть, по его глубочайшему убеждению, может быть ограничена лишь в нравственном смысле. Будучи сторонником конституционализма, Шершеневич рассматривал «конституционную систему» как «совокупность принципов, которых придерживается верховная власть, как руководящих начал, при осуществлении своей деятельности». И этот подход был гораздо ближе к славянофильству, чем к либерализму.

Государственная жизнь, по замыслу Шилова, должна быть вообще лишена элементов политической борьбы. Только тогда представительство сможет стать выразителем «соборной совести народа», а не враждующих политических партий, обуянных своими эгоистическими стремлениями.

П. Б. Струве, стоявший у истоков создания кадетской партии, выступал за сильную национальную государственность, предлагая синтез активного «империализма» («Великая Россия») и духовных основ русской жизни («Святая Русь»). Нацию Струве понимал, прежде всего, как духовную индивидуальность, считая необходимым соединять национализм и религиозную философию.