Как огонь от огня
Шрифт:
Она мягко протянула к Искрену руки, и невидимая сила вдруг мощно повлекла его в ее объятия, голова закружилась, сознание стало меркнуть. Он забыл свой страх, забыл время и место и ничего не видел и не знал, кроме сокрушительной прелести этого стройного тела.
– Он мой! – крикнула другая берегиня. – Я его первая увидела!
– А я первая возьму!
– Я не отдам!
– А вот попробуй!
Искрен опомнился: да ведь сейчас они просто разорвут его пополам и бросят, как лоскуты рубашки! Чары ослабли, и он бросился бежать, не разбирая дороги. Он знал, что в этой роще он целиком в их власти, но ни о чем сейчас не думал, а только бежал, как зверь, спасая свою жизнь и рассудок.
Он мчался через березняк, ему казалось, что он бежит уже давно и вот-вот впереди будет опушка, просвет, воля и спасение; он забыл, что даже вечером они не могли найти выход, и только приходил в отчаяние от того, что роща никак не кончается, что он уже задыхается, а звонкий смех охотниц звучит прямо над ухом и они даже не думают отставать. Его томил жар и трепал озноб, волосы взмокли, рубаха прилипла к спине, все тело болело от ударов о деревья.
Вдруг одна березка встала прямо перед ним, и Искрен невольно ухватился за нее, чтобы не врезаться лбом.
И вдруг обнаружил, что держит в объятиях девушку. Ее длинные распущенные волосы были влажными, и ткань рубашки – на ней была вышитая белая рубашка – местами намокла и липнет к телу. От нее пахло влажной свежестью леса, травами и цветами. Раньше, чем он успел сообразить, прохладные гладкие руки жадно обвились вокруг его шеи и губ коснулись холодные влажные губы. Искрен попытался оттолкнуть ее, но она вдруг сама вскрикнула и отшатнулась, точно обожглась.
– Ой, что это! – плачущим голосом воскликнула берегиня, отскочив на пару шагов и потряхивая руками, словно их окатило слишком горячей водой.
А Искрен схватился за маленький мешочек на груди – оберег с полынью внутри. Сегодня утром мать повесила по такому мешочку всем детям и велела не снимать до самой Купалы, пока берегини не уйдут. Искрен забыл о нем, но оберег верно служил ему.
– Полынь! – морщась, причитала берегиня. – Жжется, горькая, противная! Сними ее, выбрось!
Искрен попятился, крепко сжимая оберег в кулаке. Он еще едва дышал от бега, но почти перестал бояться, сообразив: пока мешочек при нем, эта прекрасная белая дева не может к нему подойти. Даже смех и визги берегинь, резвящихся на озере и все шире разбегавшихся по роще, перестали внушать ему первоначальный ужас.
– Ну, выбрось! – уговаривала берегиня, мелкими шажками следуя за ним, но не приближаясь. – Куда же ты бежишь от меня? Желанный ты мой, сокол ты мой ясный! – звучным, низким, томительно-страстным голосом позвала она, но от этой страстности на Искрена веяло холодом глубокой воды. – Как я тебя искала, как жаждала с тобой свидеться!
Искрен смотрел на нее, но не мог рассмотреть: лунный свет играл на ее лице, и оно все время менялось, как рябь на воде. Он не мог бы сказать, какие у нее глаза, какие брови и губы, но весь ее облик производил впечатление чего-то невыразимо прекрасного. Она была как игра березовой листвы на ветерке, как облака в небе, как солнечные блики на поверхности реки – всякая и никакая. Неизменной оставалась только рубашка, которую она успела натянуть, – только рубашка, вышитая руками какой-то смертной девушки, придавала ей сходство с человеком. Без нее она вся была бы – туман, лунный луч, колыхание трав и игра волны. И, как от волн и ветра, от нее веяло прохладой. Она пришла в мир как знак любви Земли и Неба, и сама сущность девы росы толкала ее
– Куда же ты бежишь от меня? – Берегиня протянула к нему руки, и у Искрена дрогнуло сердце – такая страстная, повелительная тоска слышалась в ее голосе, что противиться ей казалось преступлением против всех мировых порядков.
– Чур меня защити! – бормотал Искрен, и ему хотелось зажмуриться, чтобы не видеть этой чарующей красоты, но глаза не хотели жмуриться.
– Разве я нехороша? – с нежной тоской вопрошала берегиня, шажок за шажком подкрадываясь к нему поближе. При этом она робко поднимала белые руки, словно хотела прикоснуться к оберегу на шее Искрена, но не смела. – Где ты еще найдешь такую? У тебя невесты нет – где же ты найдешь такую, что со мной может сравниться? Возьми меня в жены.
– Да разве ты в невесты годишься? – отозвался Искрен.
Он знал, что берегиня не может быть женой простого смертного, но почему – сейчас не помнил, и все предостережения ничего не стоили рядом с ее непобедимой красотой и ее жаждой живого тепла.
– Чем же я не невеста?
– А где же твоя невестина лента? – Искрен так осмелел под защитой полыни, что даже улыбнулся. – Невестам лента полагается.
– Какая лента? – в недоумении спросила берегиня.
– А такая. Каждая девица, как в возраст войдет, получает ленту на голову, что, значит, взрослая она и к ней можно свататься. Называется «красота», и носят ее, пока замуж не выйдут.
– А где же берут такую ленту?
– От старших сестер получают, под завитой березкой в Ярилин день. Особый девичий праздник для этого есть.
– В Ярилин день, значит?
– Он самый.
– А если добуду ленту, тогда полюбишь меня?
– Там посмотрим, – Искрен опять улыбнулся. Вот и берегиня-росеница заговорила с ним так, как не раз говорили смертные девушки.
Но только где же ей добыть девичью ленту-красоту? На березы их не вешают, потому что берегиня – не живая женщина. В жены их не берут, а значит, знак рода и семьи им не полагается.
– Так на Ярилин день встретимся. – Берегиня улыбнулась ему, и у Искрена сладко заныло в груди, как будто перед ним и правда была живая девушка. – Смотри, не забудь меня. Не забудешь?
Искрен против воли покачал головой, точно зная, что и правда не забудет. Как можно ее забыть – прекрасную, как жемчужная роса на зеленом листе, и такую же холодную! А когда выйдет солнце, чтобы согреть ее зябкую красоту, – глядь, а ее и нет.
«Не забудешь меня?»
Она могла бы не спрашивать. Уже наутро Искрен вспоминал свое приключение в Ладиной роще как сон. В воспоминаниях облик берегини виделся каким-то смутным жемчужно-белым искрящимся облачком, он не помнил ее лица, но впечатление чего-то невыразимо прекрасного переполняло его. В ушах звучал ее голос, то низкий и страстный, то звонкий и нежный, и везде, куда бы он ни пошел, на него веяло ароматами лесных цветов.
Утром он без труда вышел на опушку и там же нашел Будилу, крепко спящего и вполне невредимого, хотя и порядком измотанного. Родичам они рассказали, что всю ночь проспали под дубом и никого не видели. Не все им поверили, а дед погнал в баню очищаться травами и водой с уголька. Но несмотря на это, Искрен знал, что Ладина роща так и не отпустила его до конца. В стволе каждой березы ему мерещилось стройное гибкое тело, движение ветвей на ветерке напоминало волны густых русых волос, в бликах поверхности воды под солнцем ему улыбались самые прекрасные на свете глаза, а в шорохе листвы он слышал тихий, лукавый, призывный смех. Ни одну из девушек округи он больше не замечал.