Как открывали мир. Где мороз, а где жара(Из истории путешествий и открытий)
Шрифт:
Жизнь на кораблях шла своим раз навсегда заведенным порядком.
В углу палубы, защищенная с боков и сверху от ветра, была кухня, по-морскому — камбуз, и повар гремел там своими котлами. Каждые полчаса мальчик-юнга переворачивал песочные часы, отбивая склянки, и это всегда сопровождалось песнями, в каждое время дневной и ночной вахты.
На каравеллах Колумба не было священников — плавание торговое: о том, чтобы кого-то там, в чужих землях, обращать «в веру Христову», не было и речи, а с церковной службой моряки отлично сами справлялись. В те времена религия занимала важное
Весь порядок дня отлично описан в интересной книге о Колумбе американского ученого, моряка, профессора Гарвардского университета С.-Э. Моррисона. Он сам проделал на паруснике путь Колумба, наверное, для того, чтобы лучше понять и почувствовать историю открытия Америки.
— На каждом корабле юнга должен был встречать утреннюю зарю песней, — писал Моррисон.
…Благословен будь свет дневной, Благословен будь крест святой.Когда било пять склянок, он пел:
…Пять минуло, шесть пришло, Бог захочет, семь придет, Ход быстрей, усердней счет.С заходом солнца перед ночной вахтой все матросы вызывались на вечернюю молитву. Церемония начиналась с того, что юнга зажигал лампу нактоуза (шкафчик для судового компаса) и пел:
Дай нам, господа, доброй ночи, Доброго плавания кораблю, И капитану, и всей корабельной команде.…Вот юнга переворачивает склянку восьмой раз:
Лишь в склянке кончится песок — И время вахты минет. Мы доплывем, хоть путь далек, Господь нас не покинет.А чудесной тропической ночью, когда корабли, стремясь на запад, вздымались и опускались на волнах, хлопали парусами и отбрасывали носом пену, каждые полчаса юнга отмечал следующей песней:
Давайте господа молить, Чтоб в гавань счастливо приплыть, Защита наша — божья мать, Нас не коснется горе, И нам ни смерч, ни ураган Не страшны будут в море.Таков был повседневный ритуал на море, не меняющийся ни при какой погоде.
Между тем каравеллы летели по спокойной волне. Колумб отмерял пройденное расстояние, определял местоположение кораблей. Солнце, Полярная звезда и самые простые, несложные морские приборы были его помощниками.
Вот уже скрылась последняя полоска земли. Проходили дни. Моряки плыли в открытом море, плыли уже, по тогдашним понятиям, долго, и ничего не было
Морякам становилось тревожно, и Колумб для их спокойствия придумал маленькую хитрость.
«Понедельник, 10 сентября, — записывает он в своем дневнике. — За день и ночь пройдено 60 лиг (одна морская лига равняется около шести километрам), но чтобы не наводить страх на людей, если путь окажется долгим, исчислили пройденное расстояние в 48 лиг.
Вторник, 11 сентября… Ночью прошли около 20 лиг, но, по указанной уже причине, отмечено было только 16.
…Среда, 16 сентября. Продолжали идти тем же путем, засчитано по той же причине меньшее число лиг».
И так за все время пути. Для себя Колумб записывал истинное расстояние, для остальных — преуменьшенное. День за днем в судовом журнале отмечалось решительно все, что происходило на корабле, на воде, в воздухе. Вот увидели обломок мачты, но не смогли его выловить, и это занесено на страницы журнала. Вот моряки с «Ниньи» увидели в небе чайку и записали это. «Нинья» была самым маленьким кораблем, и название его в переводе означает «Детка»; есть что-то ласковое, обаятельное в этом названии маленького мужественного суденышка, которое очень любил Колумб.
Вот опять на той же «Нинье» матросы увидели ночью, как с неба упала в море «дивная огненная ветвь» — наверное, то был обыкновенный метеор, падающая звезда, и записали это событие в судовой журнал.
Чем дальше адмирал «шел своим путем», тем неспокойнее становилось на кораблях. Моряков охватил «страх и печаль, и нельзя было узнать тому причину».
Все чаще стали попадаться пучки травы, она казалась речной, в ней нашли даже рака, и Колумб приказал его сохранить. Вода казалась малосоленой. Может быть, близка земля?
Так думали, так хотели думать моряки, так твердили они про себя в беспокойном нетерпении, так записывал в дневнике сам Колумб.
А погода стояла тихая, и белая птица была замечена над кораблями, птица, которая никогда не спит над морем, и прилетали и улетали глупыши, и все чаще попадались пучки водорослей, и все чаще в записках Колумба мелькало заветное слово Земля. Но… желаемое принималось за действительное, а земли не было.
Когда подул противный ветер, Колумб обрадовался: пусть матросы видят, что здесь дуют и западные ветры, которые принесут их домой, пусть уляжется тревога на душе.
Но тревога, напротив, с каждым днем все нарастала. «Что будет дальше?» — задавали себе вопросы не только матросы, но и офицеры, испанские дворяне — все, кто связал свою судьбу с судьбой Колумба.
А сам адмирал неизменно спокоен. Он отмечал в своем дневнике каждую мелочь, потому что был не только великим мореплавателем, но также и исследователем. И солнце по-прежнему ярко и радостно светило, и звезды по ночам сияли и мерцали, и волна была то синей, то черной, а воздух свеж и душист.