Как открывали мир. Где мороз, а где жара(Из истории путешествий и открытий)

Гумилевская Марта

Все это вспоминается теперь зимовщикам, отрезанным от всего мира на своем уединенном острове. Кажется — давно все это было! И будет ли еще когда-нибудь?.. Или вот так просидят здесь, на этом проклятущем острове, до самой смерти. Берега Малого Бруна редко посещают корабли промышленников. Эх, кабы кто знал, что они здесь живут как пленники, томятся, да еще надо бога благодарить, что живут в тепле и в сытости. Загрустили моряки, замолчали, и, как всегда, Степа Шарапов расшевелил всех. Он сказал, что пока человек жив, он должен надеяться… И стал рассказывать что-то веселое. И грусть рассеялась, словно дым от только что протопленной печки,

только остался горький привкус.

По вычислениям кормщика, скоро должно бы появиться солнце. И действительно, в один прекрасный день Химков-младший прибежал в избу с криком:

— Солнце, ребята! Солнце!

Над вершинами гор поднялся огненный столб, заря, и только через несколько дней выплыло и само светило во всем своем великолепии. Первое появление солнца после длинной полярной ночи — большой праздник северян, великий и древний, как мир! Радовались наши поморы, пленники необитаемой суровой пустыни, и почему-то считали, что время теперь потечет быстрей, а там, глядишь, и корабль появится. Каждый так думал про себя, а вслух произнести боялся, чтобы не спугнуть счастье… День все заметней удлинялся. Впереди весна, лето и… возможно, спасение…

Химковы — отец и сын, да и Степа Шарапов чувствовали себя здоровыми, сильными как никогда. Ваня Химков часто охотился на оленей с луком и стрелами, он сам стал таким же. быстроногим, как и эти благородные животные. Каждый раз трое ели сырое мясо и запивали теплой кровью. Только Федя Веригин так и не смог преодолеть отвращение. За зиму он заметно побледнел, ослабел, стал вялым. Ложечная трава, правда, росла на острове, но было ее мало, на зиму не могло никак хватить. «Ничего, — говорил Федя, — вот настанет лето, я и поправлюсь, опять траву начну собирать». Химков-старший только головой качал… Жаль парня, а что с ним сделаешь?

В воздухе уже чувствовалась весна. На скалах шумел птичий базар. Степа Шарапов лазил туда за яйцами. Потеплело. Начал таять снег, и побежали прозрачные ручейки. Пользуясь каждым теплым днем, из оттаявшей сверху почвы вылезла на свет божий травка, и вскоре стали распускаться полярные цветы. Веригин часами бродил по острову, отыскивал свою травку. За лето он стал поправляться, повеселел. С наслаждением грелись моряки на летнем солнце, сбросив меховые шубы. Они установили дежурства, и каждый день то один, то другой стерег, не появится ли в голубой морской дали заветный парус. Но горизонт оставался пустынным. Море ходило тяжелыми свинцовыми волнами, тихо набегало на берег. Моржи и тюлени заняли свои обычные места. Матросы наблюдали, как вожак моржового стада стерег свою огромную семью. Он лежал у самого края воды и при малейшем подозрительном запахе с шумом плюхался в воду, а за ним и все остальные.

Кормщик прикончил рогатиной одного за другим трех медведей! И теперь ко множеству оленьих и песцовых шкурок прибавились еще и медвежьи.

Но миновало короткое лето. Давно отцвели цветы, вся ложечная трава, которую видели на острове, была собрана. Опустел птичий базар. Моржи и тюлени ушли куда-то, и остались на острове одни-одинешеньки четыре моряка.

Так миновало долгих шесть лет.

Жизнь шла до ужаса однообразно, без событий и приключений. Жили люди, правда, в тепле и сытости. Казалось бы, и жаловаться грех. Но как они тосковали! А главное — большая беда их ждала: плох стал совсем Федя Веригин. Силы его с каждым годом убывали. За лето он немного поправлялся, а

в зиму шестого года после тяжких мучений скончался.

Умер товарищ, умер «баюнок». Кто теперь будет рассказывать чудесные сказки? А как они скрашивали тяжелое однообразие зимних вечеров!

В скорбном молчании товарищи вырыли ему могилу в сильно промерзшей земле, завалили ее тяжелыми камнями, чтобы звери не потревожили последний покой Феди…

На память о нем остались искусно сделанные иголки и шилья; они хранились в шкатулке из моржовой кости, которую тоже вырезали умелые руки Феди.

…Седьмой раз встретили поморы весну. Седьмой раз увидели они птичий базар, и, спугивая птиц, Степа лазил на скалы за вкусными птичьими яйцами. Седьмой раз при них распускались цветы, а ложечную траву не для кого было больше собирать… Бухта очистилась от льда, на берегу появились стада тюленей и моржей.

И вот однажды — это было 15 августа 1749 года — Ваня Химков сидел на берегу и смотрел в морскую даль. Он уже ничего не ждал и ни на что не надеялся… Решил, что пора, пожалуй, уходить в избу, поднялся во весь рост, потянулся и… замор. Парус!.. На фоне голубой дымки, освещенной солнцем, ясно вырисовывался белый парус!

Не помня себя, с громким криком: «Парус, парус!» — Степан побежал к избе. Он схватил рогатину и оленью шкуру, побежал обратно к берегу, изредка выкрикивая: «Парус, парус!» Кормщик и Степа Шарапов услышали крик, забрались на горку, где всегда был наготове хворост, и зажгли костер на самом видном месте.

Ваня прибежал к ним, стал размахивать рогатиной с оленьей шкурой. Костер ярко пылал, столб пламени и дыма поднимался к небу. Зимовщики не отрывали глаз от заветного паруса, паруса-спасителя!

Невозможно передать радость, охватившую моряков, когда они увидели, что сигналы их замечены. Ладья направлялась к берегу.

Судьба сжалилась над ними, не дала им помереть здесь. А они-то перестали ждать… Нет, видно, правда: пока человек жив, нужно надеяться!

…Трудно жилось эти годы жене кормщика Химкова. Мужа и сына она окончательно похоронила в сердце своем. Ждать, надеяться на счастливый случай давно перестала. Жила с двумя младшими детьми, сына собиралась на будущий год отдавать в зуйки — корабельные мальчики, чтобы с детства приучался к морскому делу, как его отец и старший брат.

Осень 1749 года баловала теплыми, ясными днями просто на удивление! И морянка в тот год рано задула, и ребятишки, как всегда, забравшись на колокольню, возвещали, что «матушка-лодейка чап-чап-чебанит», и все село выбегало навстречу «ветреным гостям».

Не выходила одна Химкова. Тяжело ей всегда было в эти дни. Она возилась возле печи, когда услыхала в сенях чьи-то тяжелые шаги. «Кого это бог несет?» — равнодушно, спокойно подумала она. Звякнула щеколда, и через порог, низко пригнувшись, переступил широкоплечий, загорелый помор.

— Здравствуй, матушка-хозяюшка! — весело сказал он. — Как жива-здорова? Как детки?

Химкова удивленно посмотрела на него.

По всему было видно, что он только что приплыл на своей ладье. Почему же он сразу, не заходя домой, явился к ней, нарушив все обычаи? Что-нибудь случилось?

— С благополучным возвращением, соседушка, — приветливо сказала Химкова и пристально посмотрела на помора. Взгляд ее стал выжидательным, беспокойным…

Но сосед не ждал вопросов. Он подошел к ней, ласково обнял за плечи и сказал: