Как подружиться с демонами
Шрифт:
— Знаете что, — сказал я тогда, — мне бы не хотелось вас утруждать. Если вы дадите мне ключ, я сам все сделаю и тут же верну его обратно.
— Ишь какой! — сказал он, вставая. Барбос поднял голову и с надеждой уставился на хозяина. — На-кася выкуси, сынок! Идем, псина, пора проветриться.
Я пожал плечами. Пес возбужденно вскочил и уже успел схватить в зубы кожаный поводок, который свисал из его слюнявой пасти, точно откушенный палец почтальона.
Коротышка-вахтер напяливал пальто целую вечность. Он снова почавкал своей вересковой соской, потом вдруг резко вытянул ее изо рта и повторил, без
— На-кася выкуси! Ишь какой! На-кася выкуси!
Я так и не понял, что такое «на-кася», но счел целесообразным промолчать. Все вместе мы направились в Лодж. Должно быть, я довольно нелепо выглядел во главе шествия, состоящего из карлика и одноглазой овчарки. Вахтер шагал себе, испуская клубы сизого дыма; одной рукой он придерживал пса за поводок, а в другой нес громоздкую связку из сотни ключей. Когда мы подошли к зданию, он не стал привязывать собаку снаружи, а затащил внутрь.
У меня в комнате стоял наготове ящик со всякой всячиной — прятать на чердаке антикварные книги мне уже расхотелось. Забрав его, я быстро догнал вахтера, деловито восходящего по лестнице. Пока тот неторопливо исполнял ритуал распознавания ключа, ящик пришлось придерживать коленом. Открыв чердачную дверь, вахтер сначала запустил пса, а уж потом зашел и сам.
— Твою ж мать! — заорал он.
— Господи! — сказал я, проследовав за ним. — Ну и дела…
У привратника отвалилась челюсть — он едва успел подхватить выпавшую трубку. Я увидел ряд металлических пломб в его прокуренных зубах. Он так и уставился на козлиную голову.
— Плохо дело.
— Да уж, — согласился я. — Хуже некуда.
Я думал, он сейчас скажет, что мы должны сообщить об этой находке администрации, как вдруг кое-что произошло.
Пес, как и его хозяин, застывший посреди комнаты, склонил голову набок, словно к чему-то внимательно прислушивался. Затем склонил голову на другой бок. И вдруг — хвать зубами воздух. А потом взвыл, принялся неистово кататься по полу, опять с трудом поднялся на лапы, ни с того ни с сего помчался к маленькому круглому окошку в дальнем конце чердака и со всего маху, будто кулаком, въехал в него носом. Стекло треснуло, но не разбилось, а пес отлетел назад, ошалев от удара. Но тут же встал и снова бросился на стекло, затем заскулил, развернулся и выбежал вон из помещения, оставляя за собой неровную дорожку мочи.
— Лютер! Ко мне! — попытался подозвать его вахтер, но опоздал. Овчарки и след простыл.
Расскажи мне кто-нибудь такое, я бы от души посмеялся. Но поскольку я сам все это видел, мне было не до смеха.
— Плохо дело, — посмотрел на меня коротышка. Всю его напускную вальяжность как ветром сдуло. — Плохо.
— Пойду-ка я отсюда.
Я вышел первым. Вахтер напоследок окинул чердак взглядом и резко захлопнул дверь — так, словно запирал там кого-то.
Больше тем вечером ничего не произошло. А утром на доске объявлений появилась бумажка, из которой следовало, что случилось «серьезное происшествие» и капеллан Дик Феллоуз по очереди опросит всех нас в наших комнатах.
Мой незатейливый план был таков: подойти к каждому из подозреваемых (в порядке убывания) и небрежно обронить свое «Он тебя вычислил». Но мне повезло с первого раза. И вот он, Чарльз Фрейзер, здесь, в моей комнате, и его смердящие подмышки
Он еще не заговорил, но то, что он сюда явился, было достаточно красноречиво. У меня кулаки чесались расквасить ему физиономию, но еще больше хотелось выяснить, что же он такое затеял. Я постарался — без особого успеха — выражаться уклончиво:
— Не знаю, что ты там наворотил, но видел бы ты, как офигела овчарка вахтера!
Он кивнул:
— Да, это логично.
— Почему это логично?
— Он не любит собак. Даже ненавидит их.
— Кто «он»?
Фрейзер покачал головой. Он явно не собирался ничего рассказывать.
— Кто ненавидит собак?
Чарли Фрейзер уткнулся взглядом в пол, затем поднял голову и выдвинул челюсть вперед. На его лице появилась ухмылочка, которая меня взбесила. В ней читалось превосходство: он был убежден, что обладает неким недоступным мне знанием. Он снова покачал головой, — дескать, умом ты не вышел, чтоб понимать такие вещи.
Я не вспыльчивый. По-настоящему дрался только раз в жизни, да и то мне было шесть лет от роду. Но эта дразнящая ухмылочка отдалась у меня в голове ослепительной белопламенной вспышкой, и я пару раз вмазал Фрейзеру: сначала в нос, а потом в подбородок. Он отлетел назад, сильно врезавшись в дверь, но не упал. Прикрыл лицо рукой — из носу шла кровь. Зажав его большим и указательным пальцем, он шагнул ко мне.
— Ты мне нос сломал, бычара! — возмутился он. — Гони салфетку.
ГЛАВА 9
Честно говоря, я не хотел брать Оттовы деньги. Я предпочел бы закрыть торги в пользу виршеплета Эллиса. Как-то раз я побывал на его несносных чтениях в книжном магазине на Черинг-Кросс-роуд, где Джез и представил нас друг другу. Я пошел туда не для того, чтобы слушать его рифмованное нытье; мне нужно было захомутать клиента.
Во многих отношениях я заметно оторван от жизни. Вот как я представлял себе поэтов: грубоватый, но добрый малый в потертой пилотской куртке, сутулый и небритый, изо рта разит чесноком и перегаром — очаровательный взрослый ребенок, всерьез полагающий, что любая женщина почтет за счастье дышать с ним одним вонючим воздухом. Но мой шаблон разорвало по швам, едва я увидел этого Эллиса, разряженного в пух и прах.
Уверяю вас, распахни он пиджак — и вы увидите на подкладке имя Армани; сними он блестящие туфли — на подъеме над каблуками обнаружатся выцветшие ярлычки «Прада», а восхитительный шарф от Дэниэла Хэнсона, который он так бережно разматывает, оголяя свою мягкую белую шейку, сделан из тончайшего китайского шелка ручной выделки. Я к чему веду: какой может быть прок от поэта, одетого в дорогое шмотье? Помнится, я решил, что будет чертовски приятно содрать с него денег за поддельную книгу.
Еще я помню, что, когда Эллис, разматывая шарф, покосился на жидкое сборище, собравшееся ради него тем промозглым вечером, я тотчас заметил, что у него что-то не так с носом. Как будто он слишком часто морщился, унюхав какую-то вонь, и эта брезгливая гримаса приклеилась к его лицу. Шнобель свисал из-под его взлохмаченной шевелюры, словно сосулька с крыши амбара; сходство довершала непрестанная капель, так что у бедняги было нечто вроде тика: он то и дело, нервно озираясь, проводил под носом указательным пальцем.