Как принцесса из сказки
Шрифт:
Он кивнул и без десяти одиннадцать уже подходил к отелю «Плаза».
Пулу, безупречно одетый и как две капли воды походивший на мафиозного дона, нетерпеливо шагал взад-вперед по тротуару. Швейцар в шикарной ливрее не обращал на него внимания. Пулу кивнул Саймону и показал на вход в бар. Там царил полумрак. Темные панели придавали заведению солидный вид. Народу было много, но им удалось найти маленький столик и заказать два пива. Саймон блаженно развалился на стуле.
— Ну, Лулу, как дела?
— Не жалуюсь. Эй, пиво за твой счет. Знаешь,
— Поскольку мы в Нью-Йорке, я посчитал, что Дубовая комната — самое подходящее место для конфиденциальных встреч. Ладно, так и быть, плачу. А что у тебя есть для меня?
— Эллиот подделывал Эйб Теркл. Говорят, у него контракт на восемь картин. Знаешь, на какие именно?
— Да, но тебе это ни к чему. Придется нанести визит Эйбу. Уверен, что это не Билли Гросс?
— Он болен… легкие… говорят, рак. Слишком много курил. Но так или иначе, он забрал свои денежки и отправился в Италию. Доживает последние дни на побережье Амальфи. Так что ищи Эйба.
— Где именно искать?
— Представь себе, в Калифорнии.
— Не в Юрике, случайно?
— Понятия не имею. В каком-то городишке. Гемлок-Бей называется. Рядом с океаном. Не знаю, где именно. Тот, кто платит ему, хочет, чтобы он всегда был под рукой.
— Огромное спасибо, Лулу. Ты просто молодец. Но разумеется, не скажешь, откуда ты все это вытянул?
— Обижаешь, Саймон. Неужели я похож на идиота? Он одним глотком допил пиво, деликатно вытер рот салфеткой и предупредил:
— Эйб — редкая сволочь, не то что большинство художников. Когда зацепишь его, будь поосторожнее.
— Обязательно, Лулу, обещаю. Кстати, никаких сведений о том, кто скупил картины?
Лулу долго теребил незажженную сигарету, прежде чем пробормотать:
— Ходят слухи, что это может быть старый Олаф Йор-генсон.
Вот это сюрприз! Да еще какой! Саймон в жизни не вспомнил бы про Олафа!
— Самый богатый швед в мире? Судовладелец? Но я слышал, он почти слеп, умирает и давно уже покончил с собирательством.
— Да, все так говорят. Зачем покупать картины, если ты слеп, как летучая мышь, и не можешь их видеть? Но одна из моих девочек в музее «Метрополитен» утверждает обратное. Она одна из хранителей, и у нее повсюду уши. До сих пор она никогда не ошибалась, так что я ей верю.
— Олаф Йоргенсон… — медленно повторил Саймон, потягивая пиво. — Ему уже хорошо за восемьдесят. Последние пятьдесят лет собирал в основном европейское искусство, от средневекового до конца девятнадцатого века. Говорили, что после Второй мировой он наложил лапу на пару личных коллекций, украденных из Франции и Италии. Насколько я знаю, ни один экземпляр его собрания не приобретен законным путем. Все картины висят в специально оборудованных хранилищах с датчиками контроля климата, и он единственный, у кого есть ключ. Не знал, что он начал коллекционировать современных художников вроде Сары Эллиот. В жизни не занес бы его в свой список. Лулу пожал плечами.
— Ты сам сказал, Саймон, у этого типа крыша поехала. Кто знает,
Саймон едва заметно кивнул хорошенькой женщине, сидевшей у стойки и последние несколько минут не спускавшей с него глаз, потом отвернулся и подвинулся ближе к Лулу, желая показать, что занят разговором.
— Но ты уверен, что именно Олаф купил картины?
— У меня не один источник информации. Сам знаешь, мои птички всегда готовы петь. Я подсыпал им семян, они запели громче, но слова были одинаковы. На сто процентов? Не уверен, но уж больно слаженный хор получается. Кстати, я потратил штуку баксов на то, чтобы заставить их открыть клювики.
— Ладно, Лулу, внакладе не останешься, — заверил Саймон, вручая ему конверт с пятью тысячами. Лулу, не считая, сгреб конверт и сунул в карман кашемирового пиджака.
— Кстати, знаешь название яхты Йена Йоргенсона?
Саймон покачал головой.
— «Ночной дозор».
— Так называется картина Рембрандта, которая хранится в амстердамском «Риксмузеуме». Я видел ее года два назад.
Лулу склонил голову набок. При этом ни один волосок не выбился из дорогой, идеально уложенной прически.
— Кто знает! Может, подлинник висит в каюте Йена, как раз над кроватью. Я не раз задавался вопросом: сколько оригиналов еще осталось в музеях? Или все это гениальные подделки? — с циничной улыбкой бросил он.
— Честно говоря, ответа мне не хотелось бы знать.
— Поскольку Сара Эллиот умерла всего семь лет назад, все ее принадлежности, краски, кисти до сих пор существуют. Отыщи истинный талант, склонный к использованию подобной техники и с тем же видением мира, — и получишь нечто настолько близкое к подлиннику, что большинство людей отмахнутся, если станешь уверять, что это копия.
— До чего все это мерзко! Ненавижу!
— Я тоже, — кивнул Лулу. — Закажи еще пива. Саймон велел официанту принести пива, съел пару орешков из чашечки и спросил:
— Помнишь того копииста, Эрика Хебборна, который написал руководство для подделывателей? Как состарить картину, изобразить точный цвет, оттенок, подпись и тому подобное? В девяносто шестом он вдруг умирает, и, как говорят копы, при загадочных обстоятельствах. Я слышал, что его убил коллекционер, которому приятель-маклер удружил картину Рубенса, написанную Хебборном. Да и маклер вроде бы тоже вскоре погиб в автокатастрофе.
— Да, — кивнул Лулу, — я встречался со стариной Эриком в начале восьмидесятых. Умен и так талантлив, что сердце кровью обливается. Думаешь, это Олаф его пришил? Послушай, сколько таких рехнувшихся коллекционеров, которые дадут себе руку отрезать за медаль или марку, картину или статуэтку. Они должны иметь ее — или жизнь теряет для них смысл. И согласись, именно на таких держится наш бизнес.