Как приручить дракона 2
Шрифт:
— ЙОЖИН С БАЖИН! — взревел дракон. — ВЕСЬ В БОЛОТНОЙ ЖИЖЕ! ЙОЖИН С БАЖИН К ХУТОРУ ВСЕ БЛИЖЕ!
— Идиот, — сказал я.
И дракон не стал со мной спорить.
11. Эксплозивность
Я смотрел в цеклик с зарплатой и не знал — смеяться мне или плакать.
Ну, то есть по школьным меркам зарплата у меня была за сентябрь ничего такая, средненькая. Почти тысяча, на руки — за вычетом налогов получалось восемьсот пятьдесят, если быть точным. Это учитывая нагрузку чуть больше ставки, вторую категорию и статус ветерана. Тут за него
Если бы я снимал квартиру в Вышемире — такую же однушку, как у меня — то платил бы двести пятьдесят-триста денег за месяц.
Рабочий на металлургическом заводе получал две с половиной тысячи, водитель автобуса — две. Учитель — в среднем по школам — тысячу двести. Ну, возьми я все тридцать шесть часов под завязку — получится тысячу семьсот. Ве-ли-ко-леп-но. Как хорошо, что я еще и на Сыскной приказ работаю, и в деньгах не особенно нуждаюсь… Хотя — уже почти нуждаюсь, давно мне никто не звонил по этому поводу.
А в цеклике сразу под цифирками в графе «itogo k vydache» можно было прочесть: «nomer telefona kruglosutochnoj psihologicheskoj podderzhki — 223–322–223–322». Цинизм чистой воды! Трагикомедия! Нате вам дерьмовую зарплату, а если сильно переживать начнете — вот вам телефон психологической поддержки. Нервничаете? Ну, не нервничайте.
Так что я стоял в учительской и беззвучно ржал ровно в тот момент, когда зашла та самая молоденькая лингвистка. Старательно вбивая каблучки туфелек в крашеный жутким морковным цветом пол, она, как модель по подиуму, двинулась в мою сторону, продвигая меня взглядом голубых глаз.
— Георгий Серафимович, я пришла сделать вам строгий выговор: у вас снова на столе бардак! Я ведь недавно только все убрала как положено…
— Кому положено? — спросил я, разглядывая этот превосходный образчик учительского шарма.
На сей раз юбка-карандаш у нее была бежевая, блузочка — тоже, а все аксессуары — бусы, браслетик, сережки и даже бэйджик — зеленые. Челочка — тщательно уложена, косметики — ровно столько, чтоб мужчины думали, что красота у нее — естественная. Глазки голубые моргают весьма решительно. Ну, и на блузке расстегнуто ровно на одну пуговицу больше, чем принято считать приличным. Готов поклясться — она только что перед дверью ее расстегнула.
— В каком смысле? — удивилась она, не ожидая от меня отпора.
— В таком смысле, Елена Владимировна, что если вы еще раз позволите себе сунуть руки в мои ящики — то попадетесь в капкан. Ей-Богу, я куплю капкан на лис и поставлю его туда. В один из ящиков. И прикрою сверху бумажкой с неприличным рисунком, который вы с присущими вам перфекционизмом и беспардонностью точно захотите выбросить, — я сложил руки на груди. — Если у вас нет кабинета и негде разместить тетрадки-бумажки и прочее — просто подойдите ко мне и скажите: Георгий Серафимович, нет ли у вас свободной полки? Это довольно просто. Люди так иногда делают — говорят ртом слова.
Ну да, она была хорошенькая, но выбесила меня за этот месяц
— Ну… Ну… — пролепетала она.
Нет, так нельзя! У нее подбородок задергался, и она всхлипнула! Ну, что за дерьмо? Еленочка Владимировночка развернулась на каблуках и стремительно уцокала прочь из учительской, и плечи у нее дрожали. А потом хлопнула дверь учительского туалета и послышался шум воды. Ну, вот отлично теперь! Рыдает там. Что за детский сад?
Нет, конечно, она могла так со мной заигрывать некоторым образом, да. Такое кокетство хорошей девочки-отличницы, типа — шефство взяла над двоечником и щас его жизни научит. Только я-то не двоечник, и мамочка мне не нужна. Эдиповым комплексом не страдаю и вообще — его существование не признаю, как и прочую фрейдистскую анально-фаллическую муть. Не привлекают меня женщины, которые пытаются построить меня и воспитать. Мимо! Даже если у них красивенькая грудь второго размера, ножки что надо и глазки голубые.
Наверное, какой-нибудь жеманный дядечка лет сорока стал бы расшаркиваться и играть в поддавки в стиле «ой, а это вы, а мне так приятно, да я специально буду беспорядок наводить, чтобы почувствовать вашу заботу». И шоколадку бы положил с запиской. Но не я.
Тем паче — «воук не палюе там, дзе жыве». Так что — точно мимо!
— Я зачем вообще сюда пришел? — задал себе вопрос я.
Сначала цеклик, потом — Елена Владимировна со своей попыткой устроить мне «строгий выговор»… Все это сбило меня с толку.
— А! Спаренный урок в двух восьмых классах! — сообразил я и двинул в сторону кабинета завуча.
Это из учительской — налево. Оттуда раздавалось шелестение бумаг и громкий, на взводе, телефонный разговор — еще секунд пятнадцать назад. А теперь — слышались какие-то странные звуки. Тихонько постучавшись, я приоткрыл дверь — и тут же отшатнулся. Завуч — тоже Елена, но Викторовна — самозабвенно рыдала, уткнувшись лицом в ладони.
Я отступил на шаг — и двинул к заместителю директора по воспитательной работе. В конце концов, она тоже могла меня сориентировать — брать мне всю параллель сразу, или все-таки никаких глобальных изменений в расписании не предвидится. Зам по воспитательной у нас была совершенно новая, точно такая же, как я, и даже новее. До нашего дурдома она работала в какой-то деревенской школе учительницей пения, и отзывы о ней поступали самые положительные. Но чтобы закрыть вакансию — перевели к нам. Матемачехова — вот какая у нее была интересная фамилия. А звали ее Любовь Львовна.
И Любовь Львовна — эта красивая, приятная женщина лет сорока пяти, сейчас плакала навзрыд, зарывшись в бумаги.
— Господи, Господи, Господи… — приговаривала она.
Стоит ли говорить, что я ретировался и двинул к последнему бастиону — в приемную кабинета директора. Только потянув за дверную ручку, я тут же столкнулся нос к носу с заплаканной и раскрасневшейся Верочкой — секретаршей, которая любила «чтоб все было и-де-аль-но!»
Она всхлипнула — и умчалась выламывать дверь в учительский туалет. Но там заперлась лингвистка, которая уже обрыдалась, так что этой новой плакальщице пришлось стоять около окна, у туалета, и драматично вытирать носик бумажными платочками, глядя на школьные клумбочки и газоны.