Как прорастают зерна
Шрифт:
– Да ты врешь! Спецом врешь, чтобы я тебя не тронул!
– Мои анализы находятся в столе, второй ящик слева. Я, правда, не уверена, что ты сможешь прочесть, что там написано – соображалки не хватит,там слова умные. Так что придется тебе поверить мне на слово, Геннадий. Ну, или рискни.
Он тяжело дышал, все так же упираясь ей коленом в cпину.
– Откуда у такой чистой и правильной – СПИД?
– Зубы неудачно вылечила, - Оля понятия не имела, откуда это все берется в ее голове. Но у нее появилось ощущение, что, несмотря на то, что она лежит на полу, со связанными за спиной
Это было ложное ощущение.
Ее резко перевернули на спину. В плечах заломило,и Оля застонала.
– Что, неудобно, да?!
Оля наконец смогла рассмотреть что-то, кроме пола кухни.
Какое же он ничтожество. Даже не он. Оно. И ведь по виду – дрищ дрищом. Как Оля, физически здоровая и вполне себе крепкая женщина, позволила так с собой поступить?! И кому?!
Оля чуть повернула голoву. Тася ле?ала, скрючившись, в углу.
Нет, он не мразь. ?н…
– Не буду я тебя трогать, ведьма.
– Геннадий встал.
– Никогда не доверял рыжим бабам,и правильно делал! Вы все рыжие – ведьмы, – в голове мелькнула парадоксальная в данных обстоятельствах мысль, что века прошли, а убеждение, что все рыжие ведьмы – живёт себе спокойненько. Геннадий торопливо расстегивал застёжку штанов: – Мараться об тебя не хочу. А вот бабу свою я прямо у тебя на глазах отдеру. Так отдеру, что все из нее вытрясу, поняла меня?! Чтоб тебе неповадно было в чужие дела лезть!
Тася в углу слабo дёрнулась и заcтонала.
– Не трогай Тасю! – заорала Оля, изо всех сил пытаясь сесть. – Не трогай Тасю, ты, животное, ублюдок! Оставь ее в покое, мразь, урод,тварь!
У Оли почти получилось сесть, когда в лицо пришелся удар ногой. А потом – градом, в лицо, в грудь, в живот. В живот почему-то особенно больно, и ни вдохнуть, ни закричать и не прикрыться. Из последних сил Оля попыталась перевернуться, чтобы подставить ударам спину.
И в этот момент раздался какой-то странный громкий звук, утробный, рычащий. Потом другой,тише, похожий на шипение. А потом громкий крик.
На этом Оля потеряла сознание.
ГЛАВА 4. Профилактическое хирургическое вмешательство (Z.40)
Борис сидел на кушетке и бездумно подкидывал в ладони скомканные в шарик хирургические перчатки. Как мячик. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз
В двери заглянула медсестра.
– Борис Борисович, давайте, я вам помогу раздеться.
Он отрицательно мотнул головой, продолжая подкидывать перчатки. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх-вниз.
– Иди, Катюша, я сам с ним разберусь, – раздался густой низкий голос, в котором до сих пор, даже спустя годы, слышался легкий акцент. Тер-Петросов тяжело опустился на кушетку рядом.
– Повернись.
Борис замер. Потом резким движением зашвырнул перчатки в корзину и повернулся к Самвелу спиной.
Хирургический халат причудливой серо-бурой кучей улегся у его ног.
– Борис, скaжи мне, кто она? Чья это жена или дочь? Большого начальника? Депутата? Крупного бизнесмена?
– Борис продолжал молча смотреть на заляпанный кровью халат, а Самвел
Борис медленно повернул голову и посмотрел в лицо своему коллеге, врачу-анестезиологу Самвелу Тер-Петросову, с которым Бориса связывала давняя и крепкая дружба. Эх, Саня-Саня, зачем все эти вопросы, неужели и так непонятно?
– ? ты что, фамилию ее не видел?
– Видел. Киваева. Ни о чем не говорит мне эта фамилия.
И в самом деле. Точно. Олька же не оставила себе его фамилию. Она Оле никогда не нравилась. А Самвел совсем не обязан помнить девичью фамилию жены Бориса.
– Ну а лицо? Лицо ты что, не узнал?!
– Да там месиво кровавое вместо лица, как бы я… – начал Самвел и замолчал под взглядом Бориса. Еще раз пристально вгляделся в лицо Борису, а потом положил руку ему на плечо. И тихо спросил: – Кто она, Боря?
– Это Оля. Оля, понимаешь? Моя Оля.
– Твою ж мать… – тяжелая рука Самвела скользнула с его плеча, и обе руки бессильно повисли между широко расставленных коленей Самвела. Умелые руки. Если бы сегодня не Саня дежурил… Без Самвела Борис как без рук. ? если бы он сам сегодня не дежурил? А если не их больница была дежурной?! Сколько этих «если»…
Нет, об этом лучше не думать.
Двое крупных, черноволосых и чем-то неуловимо похожих мужчин, хирург и анестезиолог, молча сидели на кушетке, опустив натруженные руки между коленей широко расставленных ног.
– Сколько лет прошло, Боря?
– Пять.
– И?
Борис пнул ногой халат.
– И – что и? «А» и «Б» сидели на трубе. «А» упала , «Б» пропала , «И» осталась на трубе. Вот ?лька как «А» упала , а я… как полная «Б»… пропал.
Самвел помолчал. Снова коснулся плеча Бориса рукой.
– Все будет хорошо.
– Не начинай, а?!
– Борька, ты же людей в фарш переломанных по кусочкам собирал. А тут… тут все не так страшно.
– Оставь эти сказочки для родственников пациентов!
– Борис Борисович, – в дверном проеме снова материализовалась медсестра Катя.
– Вас там из полиции спрашивают.
– Отлично, – Борис тяжело встал. – У меня к ним масса вопросов.
***
Он каждый час заглядывал в реанимацию – кроме тех двух, которые провел экстренно в операционной.
Реанимационная сестра раз за разом дежурно отвечала – состояние стабильное, в сознание не приходила.
И на том спасибо.
***
Картинка, когда ?ля открыла глаза, была мутной, размытой. Немыслимо болела голова. И дико хотелось пить.
В первый раз у нее такое похмелье. Что же она такое накануне пила? Крепкое, что ли? Водку?!
– Пришла в себя голубушка? – раздался откуда-то сбоку отвратительно жизнерадостный и бодрый голос. – Вот и хорошо, вот и замечатель?о. Вот Борис Борисович обрадуется!