Как соблазнить грешника
Шрифт:
— Жаль, что мне не удалось показать, на что мы способны. Нападение обошлось нам слишком дорого и ничего нам не дало.
Мойра Гилрой криво усмехнулась, словно отметая всякие сожаления, которые могли возникнуть по этому поводу.
— Они сами сделали свой выбор. Знали, на что идут.
Ее слова нисколько не удивили Эвана, более того, он даже ожидал услышать что-то подобное. Ребенком он считал, что у его матери в груди вместо сердца камень. Иногда он размышлял: если в его жилах течет та же самая кровь, то он должен был унаследовать от матери
— Нам придется залечь здесь на некоторое время, — признался Эван. — Людям надо отдохнуть.
— Нет, нет, именно сейчас самое удобное время для нападения. Они его не ожидают, мне это подсказывает моя ненависть. А что говорит тебе твоя? Неужели ты забыл, как тебя дразнили и обижали в детстве? Называли отродьем Маклендона.
Эван горько усмехнулся.
— Как это ни горько признавать, но ведь так оно и есть на самом деле.
— Нет! Это не так. Совсем не так. В твоих жилах течет кровь нашего рода, рода Гилроев, благородных и гордых шотландцев. Помни об этом. — Она подошла к нему совсем близко. — Я вырастила тебя, Эван, потому что у нас есть общая цель.
— Отомстить.
— Да, отомстить. Отомстить тем, кто обращался с нами так, как будто мы грязь, а не люди.
Леди Мойра смотрела перед собой вдаль, словно что-то вспоминая. Ей было лет пятьдесят, но выглядела она намного старше. Годы перенесенных лишений прежде времени состарили ее, лишив глаза блеска и согнув ее спину.
— Твой отец мог бы жениться на мне и иметь законного сына. Он был жестоким и грубым, думал только о себе и о своих удовольствиях. Он использовал меня, поиграл и бросил. Но он совершил очень большую ошибку или глупость, отказавшись от такого замечательного сына, как ты.
Эван чертыхнулся про себя, но вслух ничего не сказал. При желании мать могла вывести из терпения даже святого, особенно если речь заходила о графе Киркленде, — это была ее любимая тема для излияния своей ничем не утолимой ненависти.
— Ты моя мать. А матерям свойственно хвалить своих детей.
— Но не все матери, окажись они в моем положении, сумели бы сохранить своего ребенка. — Она строго взглянула на него. — Теперь, когда ты вырос, я надеюсь, ты сумеешь отомстить за нас обоих.
Во взгляде Эвана, брошенном на мать, отразились любовь и жалость. Да, она не бросила его погибать, когда граф-отец отказался от них обоих, когда ее родственники выгнали ее из дома, куда она пришла, будучи на сносях. Да, мать не оставила его возле ворот замка или на ступеньках монастыря, не унесла в лес, чтобы отдать на съедение диким зверям. Эван всегда помнил об этом, но и не забывал о том, почему она так поступила. Не из любви к нему, а из чувства ненависти к его отцу. Мойра, будучи женщиной, не могла отомстить за себя. Вот почему она вырастила его. Она хотела, чтобы он отомстил и за нее, и за себя. Иногда Эвану становилось страшно: не слишком
— Ты желаешь моей гибели?
— Нет, ни в коем случае. — Мойра побледнела. — Умереть должен не ты, а Маклендон.
— Скорее всего если мы встретимся с ним в открытом бою, погибну я, а не он. У него больше людей, они лучше вооружены и обучены, а их лошади намного лучше наших. Он разобьет нас в пух и прах.
Мойра нахмурилась.
— Тогда не надо сходиться с ним в открытом поединке. Прекрати совершать набеги на его владения. Вместо этого начни на него охоту. Следи за ним, ходи по пятам, и когда наступит удобный момент, когда он будет один, напади на него врасплох. Убей его, перережь ему горло, а тело утопи в озере, благо их много вокруг.
Эван не без страха смотрел на мать. Как бы хорошо он ни знал ее, но глубина и сила ее ненависти внушали ему ужас.
— Как бы тебе ни нравился такой план, но я не буду убивать своего брата из-за угла, как трус.
Раздосадованная Мойра Гилрой скрестила руки на груди и сжала губы в презрительной усмешке. Эван немного помолчал, но поскольку он любил мать, то решил ее утешить.
— Улыбнись, мама. Не знаю, удастся ли мне убить графа, но одно обещаю тебе твердо: я сделаю все, что в моих силах, чтобы превратить его жизнь в ад.
Непонятное движение возле дверей разбудило Гэвина. Схватив кинжал, он соскользнул с постели.
— Стой, не убивай его! — крикнула Фиона, хватая Гэвина за руку. — Он совершенно не опасен.
Это был огромный, страшный, с грязной шерстью пес. Услышав голос Фионы, он добродушно застучал хвостом о пол, а потом направился к кровати. Гэвин, держа кинжал в руке, внимательно следил за приближающимся зверем. Пес был совершенно ему незнаком.
Но, не доходя до постели, пес свернул к ванной с грязной водой и начал жадно ее лакать.
— Боже, ему же станет плохо от мыльной воды, — удивился Гэвин.
— Наверное, — согласилась Фиона и громко крикнула: — А ну-ка, скверный мальчик, прочь, прочь отсюда.
— Мальчик? — вопросительно приподнял брови Гэвин. — Тогда понятно, что его привлекло сюда.
Фиона соскочила с постели, надела сорочку, чем сильно огорчила Гэвина, который любовался ее обнаженной фигурой, быстро подошла к псу и, схватив его шею, отпихнула от воды.
Она потащила упирающегося пса к дверям, морща нос от неприятного запаха, исходившего от него.
— Хорошо было бы искупать его в ванной. Воняет он ужасно.
— Незачем. Как только погода улучшится, всех собак выгонят на двор.
Фиона виновато посмотрела на собаку. Смотревший ей в лицо пес завилял хвостом и застучал им по полу. Его глаза светились от радости и обожания.
— Боюсь, что за последние дни я нарушала это правило. Пока тебя не было, это чудовище стало моим самым верным другом, не отходившим от меня почти ни на шаг.
Гэвин несказанно удивился услышанному.