Как солнце дню
Шрифт:
Храпов направил луч фонаря на карту.
— Смотри, — сказал Федоров. — Видишь, где примерно мы сейчас гостим? Видишь? А вот Москва-матушка. А вот побежала от Москвы дорога на восток через горы Уральские, через тайгу дремучую, через реки сибирские. — Федоров силился говорить все это шутливым тоном, но у него не получалось. — Вот, — он ткнул толстым указательным пальцем на карте, и Саша, нагнувшись, прочитал название одного из сибирских городов. — Приедешь, передай привет сибирякам, я хоть и ленинградец, а сибиряков ценю. Помнишь, у нас осенью почти вся батареи из сибиряков была?
— Помню, — отозвался Саша.
Федоров замолчал и сложил карту.
— Я ничего не понимаю, товарищ старший лейтенант… товарищ капитан, — тут же поправился он, заметив негодующее движение Храпова. — Куда и зачем я должен ехать?
Он начинал злиться на комбата: к чему говорить загадками?
— Мавр сделал свое дело, — в упор глядя на Сашу вдруг подобревшими глазами, сказал Федоров. — Мавр может уезжать в артиллерийское училище. И точка. И никакого нытья. Все равно не в моей власти. Комиссару доказывать бесполезно. Спорил я уже с ним, чуть на выговор не напоролся. Сдавай, юнец, орудие да заходи ко мне, выпьем по чарочке на прощание. Повод есть: у меня сегодня и горе и радость — все вместе. Учти, там по сто граммов не дают.
— Но почему же именно меня? — возмущенно спросил Саша, все еще не веря в правдивость того, что говорил Федоров. Казалось, еще минута — и комбат все обернет в шутку и загрохочет своим раскатистым здоровым смехом.
— Обухову, знать, видней, — насупился Федоров. — В дивизии без году неделя, а уже все видит.
— Обухов? — уставился Саша на Федорова. — Вы не знаете, откуда он?
— Говорят, бывший пограничник. Из Синегорска.
— Вы это правда? Так я у него отпрошусь. Он отменит. Ну конечно же отменит, — возбужденно повторял Саша. — Мы с ним из одного города. Я знаю его сына.
Сказав последние слова, Саша умолк, будто шел, шел и, вдруг остановился на полпути. Федоров с опасением глянул на него, хлопнул по плечу тяжелой ладонью.
— Не горюй, юнец. Приедешь, сменишь своего комбата. Батарею примешь. А с нашей батареи — прямой путь в полководцы, понял? Лети, юнец, расправляй крылья!
— Выходит, я здесь не нужен?
Федоров по-отцовски обнял Сашу.
— Кто не нужен, того так не провожают. Понял? И не задерживай меня, пора на наблюдательный.
Гаубицу Саша сдал быстро. Она стояла в не обжитом еще орудийном окопе.
— Ну, что ж, осматривай механизмы, — сказал Саша и задумчиво провел рукой по щиту гаубицы с вмятинами от осколков.
— Да что вы, товарищ младший сержант, — обидчиво ответил Фролкин. — Я ее знаю. Лучше жены.
Саша пожал ему руку.
— А вы беспременно к нам, товарищ младший сержант, — отчаянно жестикулировал Фролкин. — Товарищ комбат говорит, что эту батарею он до Берлина доведет.
Весть об отъезде Саши, как и всякая весть на фронте, мигом разнеслась среди бойцов. Одним из первых узнал о ней Валерий.
— Вот и расстаемся, — встревоженно сказал он.
— Посылают, — виновато проговорил Саша. — А я не хочу.
— Да ты что? — изумился Валерий. — Другие на твоем месте пешком бы дошли до училища. Пешком.
— Кто же?
— Не все ли равно — кто? Ты пойми. Выучишься. Станешь
Валерий говорил не так, как всегда, отрывисто, и почему-то трудно было понять, верит ли он сам в то, что говорит, или же только хочет убедиться в правдивости Саши.
— Давай поменяемся, — предложил Саша. — Я упрошу Федорова, чтобы вместо меня он послал тебя.
Полные щеки Валерия раскраснелись. Так с ним бывало всегда, когда кто-нибудь угадывал его мысли. Отвернувшись от Саши, он глухо сказал:
— Ты хороший друг, Саша. Но то, что ты сейчас предложил, для меня не подходит. У меня своя судьба. Пойдем к бойцам.
— Зачем?
— Попрощаться. Или ты хочешь уехать тайком?
Они пошли в землянку. Прощаясь с бойцами, Саша испытывал чувство стыда и неловкости. Получалось, что в то самое время, когда они, эти люди, что сейчас прощались с ним, кто радуясь, кто недоумевая, а кто и откровенно завидуя, — оставались здесь, на передовой, бок о бок с постоянной опасностью, он, Саша, получал возможность покинуть фронт. Они все так же будут катить гаубицу по снегу, по весенней грязи, по пыльным шляхам. А он очутится там, где стоит тишина, где пушки стреляют только на учебном полигоне.
Саше казалось, что сейчас все эти люди молча судят его самым страшным судом — судом человеческой совести. Как повернется он к ним спиной? Как выйдет из землянки, оставив их? Что скажет в свое оправдание?
Саша с надеждой посмотрел на Валерия. Он должен ему помочь. Но лицо Валерия было спокойно и серьезно, словно он присутствовал при очень важном и торжественном событии.
— Тяжело ранен Гранат, — неожиданно сказал Саша.
— Вот тебе и крем-сода, — тихо и удивленно сказал Бурлесков.
Саша поспешно вышел из землянки. Валерий догнал его.
— Гранат? — тяжело дыша, переспросил он. — Ты уверен? Ты не ошибся?
— Его везут сейчас в медсанбат. По лесным дорогам.
Вместе с Фролкиным и Валерием Саша пошел докладывать Федорову. Выслушав его, комбат протянул каждому алюминиевую кружку со спиртом.
— За все хорошее, — сказал он и залпом осушил свою кружку.
Все последовали его примеру.
Саша не выдержал, с размаху приник к его массивной широкой груди, стараясь спрятать глаза.
Все, кто мог отлучиться от орудий, окружили сани, возле которых сновал неунывающий Бурлесков.
— Вернешься — меня сменишь. А я — на курорт, — напутствовал Сашу Федоров и, когда сани соскользнули с косогора вниз, на накатанную дорогу, крякнул и завозился с трубкой.
Батарея скрылась за притихшими в темноте домами, и сани пошли нырять по ухабистому большаку. Наступавшая ночь спешила куда-то далеко упрятать луну и звезды, снег перестал излучать свет. Но и теперь можно было понять, где проходит линия фронта: через строго определенные промежутки времени темный полог неба загорался дрожащим нервным огнем осветительных ракет. Чудилось, будто гитлеровцы вознамерились поджечь небосвод, но он не поддавался, и мертвенно-холодный свет, колеблясь, возвращался на землю, таял в лесной глухомани.