Как солнце дню
Шрифт:
Говорил Соболев негромко, запинаясь, смущаясь от каждой не совсем гладко сказанной фразы. Он явно непривычно чувствовал себя в большой незнакомой аудитории.
— У нас бывает разное, — рассказывал он. — Зимой был я с Ларкиным в наряде. Снегу в лесу — по колено. Идем по дозорке. Смотрим — в запретной полосе люди. Мы в кусты спрятались. На нас маскхалаты были надеты. Ну, замаскировались. Ларкин мне говорит: «Коля, это свои». Присмотрелись: вроде свои. Шесть человек. В нашу военную форму одеты. По петлицам — саперы. Четверо с бревнами возятся, двое в сторонке. Какую-то бумагу рассматривают, вроде
— Да мне дополнять нечего, — без смущения отозвался Андрей. — Ты на мою долю ничего не оставил.
— А кто же были эти задержанные? — поинтересовался Виталий.
— Диверсанты. Одели нашу форму, думали, на дураков нарвутся.
— Соболев забыл сказать, что его за это медалью наградили, — добавил Парамонов. — Ранили в перестрелке, месяц в госпитале пролежал.
— Так это не главное, — смутился Соболев.
— А ты что расскажешь, Андрей? — спросил Парамонов.
— Мне еще рано рассказывать, — ответил Андрей. — Скажу только: хорошая у нас служба.
«Это Андрей? Тот самый Андрей, который посылает Жене письма?» — взволнованно подумал Саша, и праздничное настроение его сразу померкло.
— А верно, приезжайте к нам на заставу, — сказал Парамонов. — Сами увидите — граница любит отважных. Народ пограничников уважает. Не за красивые глаза. За суровую службу, за мужество и верность.
Вокруг Парамонова, Соболева и Андрея группами собрались ребята. Сашу словно магнитом потянуло к Андрею.
— Я не пойму, — удивлялся один паренек, — как это Андрей закончил десятилетку и пошел служить рядовым. Он мог бы поступить в пограничное училище.
— Андрей — молодец, — убежденно сказал Валерий. — Он правильно сделал.
— А ты бы пошел? — тут же вмешался Яшка.
— К чему этот вопрос? У каждого свой путь и своя звезда. Один задерживает шпиона, второй слагает об этом поэму.
— Здорово! — воскликнул Виталий. — Что же легче?
— Поэт может задержать нарушителя, — серьезно сказал Валерий. — Солдат не напишет поэму.
— Еще как напишет! — авторитетно заявил Яшка.
— В таком случае он становится поэтом и перестает быть солдатом.
— Ну и философия, — не выдержал Саша. — Валерий, подумай, что ты говоришь. Нельзя же так разделять.
— Да нет же, просто меня надо понять, — мягко убеждал Валерий. — Трудно и то и другое. И в том и в другом случае нужно обладать талантом. И я бы сказал, слава поэта и слава пограничника одинаково заманчива. Цель жизни — достичь вершин славы.
— Но это же тщеславие, — сердито сказал Саша.
— Самое настоящее, — угрюмо буркнул Яшка.
— Не вижу логики, — спокойно возразил Валерий. — Это во-первых. А во-вторых, Саша, я не узнаю тебя. Ты только
— Какое это имеет значение, каким я был? — перебил его Саша. — Выходит, по-твоему, стремление к славе — цель жизни?
— Если я иду к славе, значит, я иду вперед.
— Нет, ты скажи, слава — цель?
— А что те цель?
— Настоящая жизнь — вот что.
— Но настоящая жизнь всегда овеяна славой, — не сдавался Валерий. — Скажи, Андрей, — обратился он к Обухову, — скажи, ты согласен с тем, что плох тот солдат, который не стремится стать генералом?
Андрей ответил не сразу. Он переводил взгляд с одного собеседника на другого, будто старался по выражению лиц определить, как бы они ответили на этот вопрос.
«Он очень красивый», — отметил про себя Саша.
— Солдат должен стремиться стать генералом, — наконец убежденно ответил Андрей. — Но не ради славы. И чтобы честно. Собственным горбом, одним словом. А нужно — кровью. Тщеславный что сделает? Одному ножку подставит, второго оттолкнет, на третьего наговорит. А Соболев, например, за славой не гнался. Честно выполнил все, что ему положено.
«Правильно, очень правильно он говорит, — мысленно поддержал Андрея Саша. — И я ведь так думал, только не сумел выразить это ясно и определенно, как он. Кажется, он очень решительный. И это, наверное, очень нравится Жене».
— Слышал, дружище? — услышал Саша торжествующий голос Валерия. — А ты говоришь, что я не прав.
Саша смолчал. Он чувствовал, что суждения Валерия чем-то самым существенным отличаются от того мнения, которое только что высказал Андрей, но собраться с мыслями, чтобы доказать это, не мог.
Снова заиграл оркестр.
Саша обернулся. Неподалеку от него стояла Женя. Она, конечно, слышала весь этот разговор. Валерий подошел к ней.
— Женя — прекрасная учительница танцев, — сказал он, обращаясь к Саше, — но я тоже, кажется, заслужил хотя бы один танец.
— При чем здесь я? — смутился Саша.
Женя пошла с Валерием, но несколько раз обернулась и смеющимися глазами ободряюще посмотрела на Сашу.
«Ничего, ничего, — словно говорили эти глаза, — я еще поучу тебя танцевать. Правда, правда!»
Саша вышел из зала и долго бродил по коридору и сам не знал, как это случилось, вдруг очутился в своем классе. Он не стал включать свет, в темноте нашел парту, что упиралась в учительский стол. Первую парту в среднем ряду, за которой сидела Женя. Тихо сел на ее место.
Саша долго сидел за партой. Где-то далеко звучал смех, слышалась музыка, а Саша ждал чуда. Оно, это чудо, должно свершиться: еще минута, и в класс вбежит Женя. Она сядет рядом с ним, и они будут мечтать о будущем, о путях-дорогах, по которым пойдут вместе. Но дверь класса не распахнулась.
Саша нехотя вернулся в зал и тут увидел, что Женя стоит рядом с Андреем. Он что-то говорил ей, а она смеялась и изредка кивала ему, как бы соглашаясь с тем, что он говорил. Потом они начали танцевать, не прекращая разговора. Сашино сердце билось испуганно и торопливо. По сияющему лицу Жени Саша понял, что она рада встрече с Андреем. И сразу же все, что он видел вокруг: блеск люстр, веселые лица ребят, праздничные платья девочек, музыка, — все это показалось ненужным, пустым, тоскливым.