Как солнце дню
Шрифт:
— Слезай! — вдруг отчаянно крикнул он. — Разбегайся, понимаешь, по полю. Дальше от дороги! Понимаешь, в кусты!
Женя спрыгнула с машины, помогла выбраться из нее Надежде Михайловне. Они побежали втроем. Самолет уже висел над дорогой. Длинные струйки пыли взвихривались от пуль.
Женя оглянулась, и в этот самый миг что-то очень похожее на молнию сверкнуло совсем неподалеку от нее, и тут же все вокруг стало темным и неузнаваемым. Казалось, кто-то стиснул ей уши.
Когда она очнулась, у нее было такое чувство, будто пробудилась после долгого и кошмарного сна и никак не может
— Жизнь, — растроганно прошептала Женя, хотела улыбнуться, как это делала в детстве, когда, счастливая и беззаботная, падала на траву и опускала в нее горячее лицо, как вдруг услышала совсем неподалеку от себя тихий, полный отчаяния детский плач. Женя вскинула голову к небу: оно было таким же ясным и спокойным, каким хотелось его видеть всегда. Странное чувство не давало Жене покоя: что-то очень важное выпало из памяти, и она, как ни старалась, не могла припомнить всего, что было.
Чуть поодаль Женя увидела тех женщин, с которыми ехала в машине. Они столпились у кустарника, опустив головы. Женя прислушалась. Порывистое рыдание, доносившееся оттуда, то раздавалось громко, как бы с силой вырываясь из детской груди, то замирало. И миг, в который оно замирало, особенно пугал своей безысходной тоской и отчаянием.
Женя с трудом поднялась с земли и медленно подошла к женщинам. По их лицам она сразу поняла, что произошло что-то непоправимое.
— Ехать надо, — послышался голос шофера. — Он опять, понимаешь, может налететь.
Но женщины не шелохнулись. Женя, приподнявшись на цыпочках, заглянула через плечо одной из них и в страхе отшатнулась. На почерневшей траве, вблизи от свежей воронки, странно вытянувшись, лежала Надежда Михайловна, а возле нее, приникнув к ее лицу, стоял на коленях Славка. Острые худые плечи его тряслись. Никто не пытался утешить мальчика или поднять его с земли.
— Ехать надо, — снова повторил шофер.
«Что он говорит? Как он может говорить такое сейчас, когда плачет Славка? — с недоумением подумала Женя. — И почему никто не заставит его замолчать?»
Женя стремительно присела на корточки возле Славки, приподняла его за плечи, боязливо заглянула в глаза и едва не вскрикнула: воспаленные глаза мальчика были сухи, словно их вылизал жаркий ветер.
«Кто же плакал? Разве он не плакал?» — спрашивала себя Женя, чувствуя, что рыдания вот-вот охватят ее.
Золотистая голова Славки прикоснулась к ее плечу. Женя растерянно скользнула взглядом по его рубашке, вымазанной свежей землей, и заметила большое мокрое пятно на рукаве. Она еще крепче прижала Славку к себе.
Громко и испуганно закричал ребенок.
— Опять, понимаешь, фашист летит, — сказал шофер, подходя к женщинам. — Ехать надо.
Напоминание о самолете всколыхнуло женщин. Послышались всхлипывания:
— Летит! Пропали мы…
— Поехали, женщины. Ребят загубим!
— Схоронить же надо. Мыслимо ли!
Они подошли к Надежде Михайловне,
— Возьми, сынок, горстку земли, — тихо сказала седая женщина с глубоко запавшими глазами.
— Зачем? — сдавленным голосом спросил Славка.
Никто не ответил, и от этого молчания ему сделалось еще страшнее. Казалось, только сейчас он особенно ясно и окончательно понял, что мать уже не спасти, что все родное и близкое в жизни, что связывало его с ней, — все это оборвалось и осталось позади, в прошлом.
— Не дам! — вдруг со злым отчаянием вскрикнул он. — Не дам насовсем! Не дам зарывать! Мама!
Женщины удерживали его, Славка вырывался, отчаянно бился в их руках. Шофер лопатой бросал в воронку землю.
Обессилевшего мальчика отвели к машине. Перед тем как сесть в кузов, он постоял, повернув лицо в ту сторону, где похоронили мать. Машина тронулась, и он затих.
— И как он теперь? Считай, сирота, — сказала седая женщина.
Услышав эти слова, молодая мать пристально посмотрела в лицо ребенка, спавшего у нее на руках.
— Он будет жить у нас, — торопливо отозвалась Женя, словно боясь, что кто-нибудь опередит ее.
Они могли бы добраться до города быстро, если бы не кончился бензин. Шоферу пришлось бросить машину. Дальше двинулись пешком.
Близился вечер. Где-то позади все громыхало, гудело, лязгало. Война шла за ними по пятам, подступала к городу, окружала его со всех сторон.
Уставшие, они пришли в город. За дорогу все свыклись, но у каждого был свой путь и свои заботы.
Простившись с женщинами, Женя повела Славку домой. Ей казалось, что сейчас, оставшись без матери, он стал совсем маленьким и беспомощным. Она чувствовала, что теперь на ней и ни на ком другом лежит ответственность за этого мальчика. Сейчас, придя домой, она скажет матери: «Пусть живет у нас».
Еще издали Женя заметила, что их дом, всегда шумный и горластый, сейчас замер. Во дворе не было ни души. На дверях висел замок. У Жени появилось такое ощущение, будто она вернулась сюда после долгих скитаний.
Женя пошарила рукой за ящиком, стоявшим в коридоре, — ключ был на месте. Дрожащими пальцами торопливо открыла замок, вбежала в комнату. Непривычный беспорядок испугал ее. На столе лежала записка. Женя сразу же узнала почерк матери:
«Доченька, родная, ждали тебя — не дождались. Папа звонил на заставу, но связи нет. Уезжаем с эшелоном. Догоняй скорее, иначе сойду с ума. Едем на Харьков…
Дальше шли советы — что взять с собой, как быстрее догнать поезд.
— Бежим, скорее бежим на вокзал, — заторопилась Женя.
Славка молчал. Женя пристально взглянула на него. Измученный вид мальчика заставил ее немного повременить.
— Славка, — сказала она обрадованно. — А ведь у нас есть хлеб и колбаса.
Он несмело взял бутерброд, откусил, начал жевать и неожиданно, давясь, затрясся в безудержном плаче.
— Не надо, — попросила Женя.
Славка посмотрел на нее, кажется, что-то хотел спросить, но вдруг упал на диван, обхватив голову руками.