Как спасти свою жизнь

Джонг Эрика

Ревность — это единственное удовольствие, которое им, похоже, еще осталось…

Утром демоны пропали, опаленные солнцем, изгнанные светом. В 10.00 я поучаствовала еще в одной тусовке, посвященной женщине в литературе (наверно, уже десятой в этом году), и прилетела домой совершенно измотанная, мечтающая о собственной постели, собственном муже, собственном ребенке.

Утомительная беседа с таксистом о том, какой бестселлер он бы закатил, если бы у него нашлась хоть одна свободная минута, — и я, наконец, дома.

Позвольте пригласить вас ко мне, на 77-ю улицу, в мой необустроенный кооператив, в котором мы вместе с Беннетом живем. Здесь я играла в классики, училась кататься на велосипеде. Мы живем тут, в этой квартире, потому что ее оставил нам мой дед, — позднее адвокат Беннета заявит, что вот эта самая квартира безраздельно принадлежит

только ему.

С первого взгляда было видно, что на его половине живет человек средних лет и среднего достатка. Он никогда не разрешал мне развешивать плакаты или ставить мебель с яркой обивкой ни в гостиной, ни в холле, ни в столовой, потому что это якобы может шокировать пациентов. Беннет разделял совершенно идиотскую, на мой взгляд, точку зрения, будто психиатр, человек, который имеет дело с самыми что ни на есть таинственными и непредсказуемыми сторонами человеческой души: с мечтами, игрой воображения, сексуальными фантазиями, — должен своим поведением походить на бухгалтера. И обставлять приемную наподобие кабинета провинциального дантиста. Не могу сказать, почему он так считал. Но он защищал свои взгляды так же рьяно, как католики, должно быть, отстаивали перед протестантами идею предсуществования. В результате наши передние комнаты напоминали кабинет дантиста в провинции, а дальние являли свету мой мятежный протест. Стены были украшены моими многочисленными портретами, книги — кучей свалены на полу, одежда накидана прямо на стулья; тут и там, на заваленных всяким хламом тумбочках и этажерках были расставлены вазы и корзины с цветами от моих поклонников. Все казалось броским, ярким, хаотичным — создающим ощущение домашнего очага.

Однажды я пригласила к себе журналистку из Европы, которая должна была взять у меня интервью, — так она все свои драгоценные газетные строки угробила на наши апартаменты, многословно объясняя, как в них отражены специфические черты нашего брака. Прием, конечно, дешевый, зато надежный. Квартира действительнобыла ключом к пониманию нашего брака — с разных точек зрения. Иногда мне даже казалось, что Беннет никогда бы не женился на мне, не будь у меня этого кооператива.

Всегда приятно возвращаться домой — даже если в прихожей стоит эта чертова машина — «белый звук», а обстановка напоминает офис дантиста. Первым делом я обычно скидываю башмаки, раздеваюсь догола и беру почту. Я читаю письма поклонников обнаженной — так нагота физическая приветствует обнаженность души.

Должна сказать, что прошлой весной почта будто с цепи сорвалась и стала будить во мне комплекс вины не хуже, чем «Санди Таймс». Все шесть месяцев после выхода романа в свет я подробно отвечала на письма, и даже теперь, когда, казалось бы, все позади, я с ужасом вспоминаю те времена.

Хотя я и получила свою долю психов, которые преследовали меня в гостинице, должна все же признать, что в основном письма были серьезные — трогательные и сердечные. Только вот беда — на них невозможно было ответить. И даже если бы я нашла время, чтобы написать всем моим корреспондентам, было бы совершенно невозможно найти ответы на те вопросы, которые их волновали. Я самана знала ответов на них. Да неужели я оказалась бы в таком идиотском положении, если бы знала?

«Дорогая Кандида/Изадора,

Раньше я никогда не писала писем своим кумирам, поэтому очень волнуюсь. Ну, да хрен с ним.

Книга ваша как по башке меня шарахнула. Такого со мной никогда не случалось ни от одной книги. Все правда что вы пишете о мужчинах и о женщинах и о сексе и об отношениях мужчин и женщин и вообще обо всем. Я всегда считала что все эти феминистки — сплошное дерьмо, пока не прочитала вас. (Вашу книгу, хочу сказать). Тогда я поняла как вы правы.

Дело в том что у меня трое детей (это прелестные малютки 3, 6 и 8 лет) а муж страшно ревнивый и я никак не могу вырваться из дома как вы и попасть в Приключение, или Секс или даже подумать о моем развитии как Человека и как Женщины. Я редко возбуждаюсь и никогда не испытывала оргазма (не кончала) с мужем, он считает, что женщине это и не нужно. Как вы считаете, он прав? Может быть стоит с ним поспорить на этот счет? Он хороший человек хотя иногда на деньги играет да и дети. Я бы тоже хотела стать феминисткой, как вы сами но муж страшно сердится если я у подружки допоздна засиживаюсь например до двенадцати. Или даже до одиннадцати (вечера). Он говорит что мне нельзя отлучаться из дому раз я не могу заработать на няню а как я заработаю если ребята целый день на мне и я даже среднюю школу не закончила потому что мой старшенький родился ну как раз перед выпуском? Я говорю ему что это твои дети, а он говорит что мать за ними должна следить и мне становится стыдно.

Может он прав?! Он тоже много работает чтоб заработать нам на пропитание и жизнь для него не сахар, я понимаю. Что бы вы сделали на моем месте? Пишу вам потому что по вашим книгам видно какая вы умная и добрая к тому же. Я разговаривала с нашим священником, а он считается у нас человеком широких взглядов, но он ничего конкретного мне не присоветовал, что можно сделать мне в моем положении. Я знаю что вы еврейка и хотя может я это и не о том, но люди Ветхого Завета тоже были евреями и они конечно знали много всего такого что могло бы помочь нам христианам. Вы только не подумайте, я не антисемитка какая-нибудь. На самом деле у меня подружка еврейка и ваша главная героиня (мне кажется что она — это вы сами) ну прям точь-в-точь я во всех отношениях, хотя и еврейка. Пожалуйста ответьте мне поскорее или может вы бы смогли мне позвонить в Сан-Антонио. Надеюсь вы не сочтете меня навязчивой. За мужа моего я вышла из-за того что он надежный, но мне кажется он крутит за моей спиной (у меня даже Доказательства есть) и почему бы мне вечерок не провести у подружки не говоря уж о других мужчинах хотя я и не из таких.

Заранее благодарю за поддержку.

С уважением,

Миссис Генри Лаффонт (Силия).

Р.S. Книга мне безумно нравится!!! И Подружке моей тоже!

Р.Р.S. Муж сказал чтобы я лучше ее не читала а то он из меня дух вышибет, но я все равно ее прочитала!!! Он боялся что она наведет меня на кое-какие мысли!!!»

«Дорогая Силия Лаффонт, (Пожалуйста, не называйте себя миссис Генри…)

Я полюбила вас, я плакала и смеялась, читая ваше письмо, но я не знаю, с чего начать и как объяснить вам, что надо делать. Приезжайте в Нью-Йорк, и я стану сидеть с вашими малышами. Вы можете даже поселиться у меня и жить здесь, пока не закончите школу…»

Конечно же, я не отправила такого письма. И не позвонила. Я послала открытку — без обратного адреса, — в которой писала: « Дорогая Силия Лаффонт. От души благодарю вас за ваше милое письмо. Как бы мне хотелось ответить на все ваши вопросы, но я сейчас, к сожалению, очень занята — работаю над новой книгой, которая, надеюсь, понравится вам еще больше первой. С наилучшими пожеланиями, — Изадора В.»

Спасение. Все ищут спасения. «Кандида» обозначила проблему, но не попыталась ее решить. А кто мог быее решить? Другим кажется, что у меня есть все, но меня тяготят собственные проблемы, так чем же я могу помочь Силии Лаффонт? Если бы я собралась писать новую книгу, я назвала бы ее «Как спасти себе жизнь» — что-то вроде учебного пособия в форме романа. Н-да. Смех да и только. Я спасаю кому-то жизнь. Да я свою-то не знаю, как спасти. Вообще-то так Джинни Мортон назвала подаренную мне тетрадь, чтобы я вела в ней дневник. Дневник предполагает надежду на лучшее, но я рассталась с надеждами в прошлом году. Может быть, потому, что получила все, чего я, как мне кажется, добивалась?

В 6.15 заворочался ключ в замке — Беннет. Я продолжала сидеть за столом в гостиной, размышляя над письмами. Впав в мечтательное настроение. Не зная, за что взяться теперь, после столь небрежного ответа Силии Лаффонт. Сорок пять звонков с просьбой, чтобы я поскорее возвращалась (из трехдневной командировки); дюжина счетов, десяток рукописей — каждая в целую книгу — от моих студентов и целая стопка корректуры. Здесь были три романа, написанные моими друзьями, — я должна каждый внимательно прочесть и продумать, как в тактичной форме высказать замечания. Остальная корреспонденция была от людей незнакомых, и с ней можно было повременить. Такое чтение становилось обыденным делом, чем-то вроде мытья посуды. Я мечтала о том дне, когда смогу спокойно уединиться с «Холодным домом» или «Томом Джонсом», чтобы только меня не мучило чувство вины за кучей сваленную у моего стола непрочитанную корректуру. Рукописи, которые стекались ко мне мутным потоком, плохо влияли на мою манеру письма. И может быть, даже на характер. Я чувствовала, что те, кто все это присылают мне, не за того меня принимают. Приписывают мне чужое амплуа.

Вот дневник; в нем — сексуальные впечатления человека, который бросил жену и отправился путешествовать по Калифорнии с двумя достигшими половой зрелости подростками. Вот — трактат о мужском превосходстве, представленный автором как «эпохальное сочинение» и «первый убедительный ответ мужчины на женское движение». А вот — попытка молодой поэтессы сочинить порнографический роман с претензией на художественность. Еще было несколько романов об изменивших своему чувству влюбленных, о сбежавших женах и «еврейских принцессах» — (в «Кандиде» я употребила это выражение с иронией, но все почему-то восприняли его буквально и теперь на каждом шагу норовили швырнуть его мне в лицо).