Как стать оруженосцем
Шрифт:
животов, я полагаю, что, дабы не входить в изъян на лекарей и аптекарей, они
ждали новичков, чтобы принять слабительное. Но и это показалось им
недостаточным. Они захотели наградить меня еще и подзатыльниками. Но некуда
было им меня ударить, иначе мучители мои рисковали перенести себе на руки
половину украшений моего плаща, за мои грехи из черного ставшего белым.
В конце концов они оставили меня. Еле-еле добрался я до своего дома. К счастью, дело было утром, и навстречу мне попалось только двое-трое мальчишек, видимо не лишенных
– - Смотрите, хозяин, я ведь не Ессе homo!
Ни в коем случае не должен был я это говорить, тогда он не обрушил бы мне на плечи несколько весьма ощутительных ударов гирями, которые были у него в руках. С этим поощрением я почти бездыханный взобрался по лестнице и потерял немало времени, прежде чем нашел в себе силы снять плащ и сутану. Наконец я освободился от них, швырнул их сушиться на крышу, а сам повалился на кровать. Вернулся мой хозяин. Он понятия не имел о тошнотворном приключении со мною и. видя, что я сплю, разозлился и принялся так сильно и стремительно таскать меня за волосы, что еще немного -- и я проснулся бы лысым. С криком и жалобными стонами вскочил я с кровати, а он еще в большем гневе обратился ко мне:
– - Хорошо же ты служишь мне, Паблос! Теперь ведь у нас другая жизнь.
Слыхав, что у нас другая жизнь, я решил, что уже умер, и ответил:
– - Хорошо же вы меня жалуете, ваша милость, после всех моих несчастий! Посмотрите, что сталось с моей сутаной и плащом, которые служили носовыми платками большим носам, чем были когда-либо виданы во время процессии на страстной неделе. И взгляните еще на мою спину.
Тут я заревел. Видя мои слезы, дон Дьего поверил им, найдя сутану, рассмотрел ее, проникся ко мне состраданием и сказал:
– - Паблос, смотри в оба и не зевай. Береги сам себя, ибо нет здесь у тебя ни папаши, ни маменьки.
Я рассказал ему, как все было. Он велел мне раздеться и отправиться в мою комнату, где жило четверо хозяйских слуг.
Я лег, выспался, а к вечеру, хорошо пообедав и поужинав, почувствовал себя столь крепким, как будто бы ничего не произошло.
Стоит, однако, разразиться над кем-нибудь несчастью, как оказывается, что бедам нет конца, ибо следуют они одна за другой, точно звенья цепи".
Тому, кто пожелает узнать, какое несчастье случилось с Доном Паблосом дальше, просто посоветуем прочитать книгу, добавив, что "роман Кеведо был переведен на все языки Западной Европы и повсюду приобрел такую популярность, что уступал в этом отношении только "Дону Кихоту" Сервантеса".
...Когда Рамус закончил свой рассказ, костер почти потух; от него остались слабо тлевшие красным угольки. На небо взошла полная луна, стояла абсолютная тишина. И, в этой тишине, Рамус вдруг сделал знак рукой, призывая к молчанию, а сам поднялся на цыпочки, приложил ко лбу ладонь козырьком и принялся всматриваться в ширину поля. Зрение его обладало такой же остротой, как и слух, поскольку он торжествующе прошептал:
–
Владимир поднялся на ноги совершенно бесшумно, чего нельзя сказать о сэре Ланселоте, который лязгнул так, что слышно, наверное, было, миль за десять. Будучи сильно раздосадован произведенным шумом, он чертыхнулся. Миль на двадцать.
Рамус скривился лицом так, будто съел сразу десять несозревших лимонов, ухватил свою шапочку с пером ладонями и надвинул ниже ушей. Постояв так некоторое время, он вернул себе первоначальное положение и прошептал:
– Кажется, пронесло!.. Смотрите вон туда...
В отдалении над травой что-то возвышалось: то ли пень, то ли какое-то растение, то ли еще что. Было не разобрать, поскольку луну заволокло легкой дымкой, но когда дымка исчезла, исчезла и торчавшее нечто.
– Видали?..
– с прежним торжеством в голосе пробормотал Рамус.
– Я же говорил, альраун. Чего-то делает. Присел. Тихо.
Над травой возникло какое-то движение. Показалось нечто, начавшее приобретать более-менее различимые очертания, сопровождаемое комментариями Рамуса.
– Ну, точно... У меня такой же колпак был, из красно-белого полосатого чулка. С кисточкой. Ей щекотать удобно, при случае... А нос-то, нос!.. Прямо как у Сирано де Бержерака!.. Опять присел...
– Ты, вот это, сейчас, про что сказал?
– подозрительно осведомился сэр Ланселот.
– Чего он там делает?..
– А мне откуда знать? Не видно... Клад у него там, должно быть. Окружать надо. И хватать, по моей команде. Альрауны, они вроде как безобидные. Не кусаются, - добавил он, по всей видимости, убеждая самого себя. После чего принялся окружать. И снова застыл, поскольку сэр Ланселот опять лязгнул.
– Здесь, здесь все бросай, а то всю рыбу распугаешь!..
– зашипел он. В предвкушении обретения клада, Рамус совершенно забыл о должном почтении обращения к рыцарю.
– Потом подберешь, нет тут никого. Никто не украдет.
Владимиру показалось, что неподалеку от них, как бы в третьей вершине равностороннего треугольника, две из которых составляли собственно они сами и альраун, возникло какое-то движение, но, поскольку был не уверен, тревоги поднимать не стал.
Сэр Ланселот, недовольно бурча, безропотно снял с себя все, также, по-видимому, обуянный страстью к наживе.
Рамус двинулся поначалу очень аккуратно. Сделав шаг он останавливался, и начинал бурно жестикулировать, показывая, как следует перемещаться остальным.
Некоторое время они подкрадывались совершенно бесшумно. Наконец, когда до альрауна оставалось метров десять, алчность взяла верх над разумом, и Рамус, возопив во весь голос: "Хватай его!", рванул вперед что было сил. Точно так же поступил и сэр Ланселот, не желая делиться потенциальной добычей.
Владимир, отстав от прочих, остановился. В свете луны он видел три метавшихся силуэта и никак не мог понять, почему альраун не только не убегает, но и старается держаться поблизости от того места, где был замечен. Может, и вправду - клад?