Как влюбить босса девушке в интересном положении за 80 дней
Шрифт:
Юрик смотрит мне вслед, я знаю. А я печатаю шаг, как бравый пехотинец. Ну, Одинцов, ну, погоди! Сейчас ты мне не только холодильник отвалишь, но и блюдечки с голубой каемочкой в зубах припрешь!
21. Не догоню, так согреюсь
Одинцов
На шум в приемной я вначале внимания не обратил — закопался в бумагах по уши. Утром как раз на свежую голову — то, что надо. Особенно, если чашка кофе на столе и тишина.
Тишина в мгновение ока лопнула, правда, я не сразу это понял. Однако,
Нижние чакры побеждают верхние, я отрываю свой царственный зад от кресла и распахиваю дверь.
— Что здесь такое? — я грозен, очень грозен и раздражен.
— Вот, Александр Сергеевич, рвется к вам. Скандалит, — ябедничает Мария Андреевна, мой секретарь. Очень красивая девушка под тридцать. Возможно, тайно влюбленная в меня. А может, это игра моего больного воображения и слишком самоуверенного эго.
Именно в эту минуту я вдруг думаю, что Егоровой тоже под тридцать. Но я совершенно не воспринимаю ее так. Она для меня пусть не восемнадцатилетней осталась, но какой-то «малолеткой» сразу после института. И дело даже не в ее внешности. Так Егорову воспринимает мой мозг.
— Пусть зайдет, — бросаю коротко. — И буду счастлив, Егорова, если это действительно что-то важное, — угрожаю, не скрываясь.
Но она сейчас на взводе — с Марией Андреевной воевать нелегко. Она у меня боец опытный. И не таких Егоровых сдерживала. А надо бы — и отшила. Это я слаб, каюсь. А Мария Андреевна моя — кремень — ух-х-х!
Лика сердито частит каблучками мне в спину, и флюгер сладко вздрагивает в предвкушении. Он в курсе, что ему ничего не обломится, но инстинкты побеждают. Я спешу упасть в кресло и спрятать нижнюю часть тела за барьером стола.
Лика присаживается напротив, разглаживает идеальную юбку, бесстыже сверкает лобастенькими коленями. Я стараюсь туда не смотреть, но периферийное зрение у меня развито отлично.
— Александр Сергеевич, — задушевно начинает Лика, и в этом официальном обращении нет ничего казенного. Она словно по голове меня гладит, но глаза у нее то ли сердитые, то ли раздраконенные — не понять.
— Ближе, Егорова, ближе, — гипнотизирую ее голосом земляного червяка, — ближе к делу.
— Хорошо, окей! — соглашается она и начинает загибать пальцы: — Мне нужны тюль, шторки, цветы для озеленения, нормальные столы, стулья, хороший электрический чайник, чашки, тарелки, микроволновая печь и холодильник!
Голос ее звучит злорадно-торжественно, а я пытаюсь проморгаться: это что сейчас было? Я почувствовал себя минимум женатым!
— А меха и бриллианты не хочешь?
— Нет, — хлопает ресницами растерянно. — Зачем в комнате для отдыха пылесборники и бесполезные камни?
— А, так ты не для себя просишь? — доходит до меня на третий день.
— Нет, — Лика смотрит на меня ласково, — хочу обустроить комнату для отдыха. А то там пыль и неуютно. И мы могли бы
— Чем от тебя пахнет? — веду я носом, принюхиваясь. Только почувствовал, что от нее чем-то таким веет… понять не могу.
— Пи-пи… — она что, маты запикивает? — Пирожками? — выдавливает Лика почти шепотом и краснеет. А затем делает невероятное — протягивает ко мне раскрытую ладонь. — Вот, понюхай, этим?
И я как дурак (почему сразу как?..) беру ее руку и вдыхаю. Точно. Но у нее не только рука пахнет. Мне кажется, она вся пахнет сдобой. Пирожками из духовки. Рот тут же наполняется слюной. Я вчера только представлял ее на кухне. Интересно, пирожки она купила или пекла? Удались ей или пригорели, как я себе придумывал?
— И как пирожки? — спрашиваю, нехотя отпуская ее руку. Хочется губами приложиться или еще что-нибудь из разряда безумного сделать.
— Вроде ничего, — отвечает осторожно. И глаза у нее сейчас такие же: настороженные, будто ждет от меня подставы или гадости. — С картошкой, капустой, творогом и повидлом, — зачем-то перечисляет Лика, и терпение мое лопается.
— Неси, — командую, указывая на дверь.
— Что неси? — тупит она со страшной силой.
— Пирожки. Домашние? Или магазин ограбила?
Егорова оскорбляется до слез:
— Мои! Вот этими руками!
— Ну, давай, вперед, неси уже, — теряю я терпение и почти сознание: ужасно хочется ее душистых пирожков.
— А зачем? — ей нужно приз дать за умение задавать дурацкие вопросы и выводить начальство из себя. Я сейчас из штанов выпрыгну от ее тормознутости!
— Егорова, — голос у меня сейчас самый коварный и страшный. — Ты холодильник хочешь? Шторки, тарелки, что тебе там еще приспичило?
— Хочу!
— А я хочу пирожков.
И тут ее словно ветром сдувает.
— Сейчас! — бежит она к двери так, словно я за ней с ружьем гонюсь.
Я даже дух не успеваю толком перевести, когда Егорова возвращается с победным видом. Вначале появляются в дверях ее руки с блюдом, полным пирожков, затем вплывает она сама, вышагивая, как пава, а за ней следом семенит Мария Андреевна с кофе. Видимо, Лика расстаралась. Но как ей моего строгого секретаря удалось уболтать — великая тайна. Обычно Мария Андреевна — лицо неподкупное, а сейчас, гляжу, под дудку Егоровскую пляшет вовсю. Медведя и балалайки им явно не хватает.
— Приятного аппетита, Александр Сергеевич, — воскуривает фимиам эта сумасшедшая женщина и, споро укладывая стопочками бумаги у меня на столе, водружает, как флаг победителя, свои пирожки. Рядом чашку с кофе пристраивает, забрав ее из рук секретаря.
Это пахнет еще круче, чем Ликины руки. Желудок сжимается от радости, но как только я тяну руку за пирожком, Егорова услужливо подсовывает телефон.
— Вы бы распорядились, Александр Сергеевич, — кивает мне эта хитрая бестия. Я игнорирую ее слишком смелый жест и хватаю пирожок. Впиваюсь в него зубами. Мягкий. Вкусный. Идеальный. Зря я на Егорову гнал. Ничего у нее не пригорело.