Как вольный ветер
Шрифт:
Сперва она хотела купить за гинею ту самую камеру «Facile», но кузен убедил ее приобрести лучше «Кодак», который снимал не на фотопластинки, а на специальную мягкую пленку, намотанную на катушки. Такую светочувствительную пленку, объяснил Джордж, изобрели совсем недавно — всего лишь лет восемь назад.
— Это огромное достижение по сравнению с прежней техникой, — важно прибавил он.
— А как эта пленка действует?
— Она намотана на деревянную катушку, находящуюся внутри специального светозащищенного футляра. К обеим ее концам
— И ты утверждаешь, что с этой камерой обращаться удобнее?
— Да. На пленке помещается сто кадров. Все, что потребуется от тебя, — это подбирать экспозицию да щелкать затвором. А затем — просто отослать отснятую пленку в фотомастерскую компании «Кодак» для проявки и получения готовых фотографий. Это гораздо легче, чем проявлять и печатать самостоятельно.
Вальда вполне оценила это преимущество.
Снаружи камера выглядела не слишком внушительно, и, когда довольная девушка привезла ее домой, во Францию, отчим поначалу отнесся к приобретению иронически.
Однако, увидев первые снимки, он переменил отношение и даже позировал верхом на одной из своих любимых лошадей.
Но вскоре выяснилось, что таскать за собой громоздкий четырехфунтовый аппарат довольно тяжело и неудобно, и энтузиазм Вальды понемногу остыл. Не раз во время верховой прогулки красота сельских просторов так восхищала наездницу, что возникало горячее желание запечатлеть ее на пленке. Но скакать на лошади с камерой неудобно, закладывать же по возвращении коляску, чтобы вновь объехать понравившиеся места, тоже оказывалось чересчур хлопотно. И чаще всего замыслы эти оставались неосуществленными.
Тем не менее, специально на случай переноски, для камеры был заказан футляр из черной кожи с удобной ручкой, и Вальда не теряла надежды всерьез заняться фотопейзажами, мечтала сделать снимки живописных видов Прованса, провансальских крестьян, а затем представить свои работы на парижской выставке.
Своими честолюбивыми планами своенравная девушка не делилась ни с матерью, ни с приемным отцом, лелея сладкую мечту в потайных уголках сознания. И вот теперь у нее мелькнула мысль, что, если бы все же удалось добиться столь ощутимого успеха, старшие перестали бы относиться к ней, как к несмышленышу, не способному на значительные поступки. Быть может, тогда они бы по-другому взглянули и на ее стремление самой выбрать себе мужа?
И тут юная аристократка вспомнила, что в графских владениях как раз стоит цыганский табор.
Каждый раз, в одно и то же время года, в здешних местах гостили цыгане, делая передышку на своем пути в городок Сент-Мари-де-ля-Мер, где 24 мая праздновался день горячо почитаемой ими святой Сары.
Для Вальды же прибытие в имение цыган тоже каждый раз было праздником. И сами цыгане, и весь их пестрый быт, и своеобразный уклад жизни казались ей так привлекательны и живописны, что, взяв с собой няньку или гувернантку, девочка спешила нанести им визит. Как
Ежегодный цыганский фестиваль в Сент-Мари-де-ля-Мер, куда съезжались племена из разных мест, будил воображение многих провансальцев. Однако большинство людей относились к кочевникам настороженно и с подозрением. Графские арендаторы не раз жаловались, что после отъезда табора они то не досчитаются кур, то захворает от «дурного глаза» скотина.
И все же люди относились к цыганам не так уж плохо, даже с интересом. Молодые девушки бежали к цыганкам узнать судьбу по руке, получить «заговор на красоту», а то и приворотное зелье.
— Завтра же иду фотографировать цыган! — решила Вальда. — Вот это получатся снимки! Ах, если бы еще заснять церемонию в Сент-Мари-де-ля-Мер! Говорят, прибыв туда, цыганские паломники проводят всю ночь в молитвах в подземном святилище церкви Святой Сары. Они верят, что таким образом на них снисходит особая благодать. Какие изумительные снимки могли бы получиться! — мечтательно подумала девушка и вдруг застыла как вкопанная.
Ей пришла в голову одна идея. Идея столь необычная и потрясающая, что в первый момент ее трудно было осознать.
В замешательстве устремила Вальда взгляд на фотокамеру, потом поднялась, опять подошла к окну и окунулась в ласковую темноту. Безмолвная, бархатистая ночь обнимала весь мир.
— Так я и сделаю, — медленно и торжественно произнесла она, точно обращаясь к этой величественной тишине. — Я — дочь своего отца, а значит, не побоюсь. — Она умолкла, вслушиваясь в тишину, словно в надежде получить отклик на свой порыв.
Сначала казалось, что все вокруг безмолвствует, и вдруг откуда-то издалека донесся приглушенный крик ночной птицы.
Звук этот был Вальде не в диковинку — в окрестностях замка обитало много сов и филинов. Но теперь он обрел для нее совершенно новый, особый смысл. Он явился как послание свыше, как благословение.
— Песнь любви! — взволнованно воскликнула девушка. — Птицы теперь соединяются в пары, и это филин зовет свою подругу.
Да, на своем птичьем языке птица пела о любви. Она делала это вдохновенно, но своей воле, без принуждения. Она была свободна, и ответный крик также принадлежал свободному существу — дама сердца вольна была выбирать: откликнуться ей или хранить молчание.
— Вот к чему я стремлюсь, вот о чем мечтаю! Да, я хочу, чтобы за мной ухаживали, чтобы меня обольщали, но только не ради моих денег! Если не начать теперь бороться за свободу своего выбора, то впредь всю жизнь придется прожить по чужой воле. — Девушка взволнованно перевела дыхание. — Пускай я даже совершу ошибку, но то будет моя собственная ошибка, а не чья-то еще. Но нет, какой бы неопытной ни считал меня отчим, я знаю: есть во мне природное чутье, которое не подведет меня и поможет разобраться в людях.