Как все было, когда не стало прошлого
Шрифт:
– Но если действие лекарств проходит...
– Проходит?
– перебил ее Брайс.
– Ты это сам говорил.
– Я поднял эту оптимистическую шумиху для блага граждан. Мы не располагаем экспериментальными данными о влиянии этих лекарств на человека. Черт подери, Лиза, мы ведь не знаем даже количества этой дряни, попавшей в воду. К тому времени, как мы смогли взять пробы, вся система была уже чиста, а мониторы, установленные на насосной станции на случай появления заговорщиков, так и не показали ничего необычного.
– Но оно происходит, Тим. Ко мне уже начало кое-что возвращаться.
– _Что_?
– Не кричи на меня так. Ты меня пугаешь.
Он ухватился за край стола.
– Ты в самом деле начинаешь вспоминать?
– С самых краев. Про нас с тобой.
– Что например?
– Обращение за разрешением на брак. Я стою совершенно голая внутри диагностической машины, и голос из динамика приказывает мне смотреть прямо в сканнеры. И немножко помню церемонию. Совсем небольшая группка друзей, гражданская церемония. А потом мы сели в ракетоплан до Акапулько.
Он мрачно взглянул на нее.
– Когда это началось?
– В восемь утра, по-моему.
– Ты помнишь что-нибудь еще?
– Чуть-чуть. Наш медовый месяц. Робот-коридорный, который по ошибке сунулся к нам в ту волшебную ночь. Ты не...
– Не помню ли? Нет. Нет. Ничего. Совершенно ничего.
– Это все, что вернулось ко мне из прошлой жизни.
– Ну, правильно, - сказал он.
– Более старые воспоминания всегда возвращаются раньше при любой форме амнезии. Подальше положишь поближе возьмешь.
Руки его дрожали не только от усталости. По телу разливалась какая-то странная опустошенность. Лиза помнила. Он - нет. Может, это объясняется ее молодостью, биохимией мозга или...
Ему была невыносима мысль, что они не делили больше забвение на двоих. Он не желал, чтобы амнезия стала односторонней. Было просто унизительно не помнить собственной свадьбы, тогда как она помнила. Ты неразумен, сказал он себе. Врачу, исцелися сам?
– Давай, вернемся, - сказал он.
– Но ты же не кончил...
– Потом.
Он вошел в помещение штаба. Камакура держал в обеих руках телефонные трубки, записывая на диктофон новые сведения. Экраны жили утренней жизнью города: суббота, толпы на Унион Сквер. Камакура повесил обе трубки и сказал:
– Я получил интересные сообщения от доктора Клейна из Леттермановского Центра. Он говорит, утром у них заметили первые признаки восстановления памяти. Пока лишь у женщин моложе тридцати лет.
– Лиза говорит, что она тоже начинает вспоминать, - сказал Брайс.
– Женщины моложе тридцати лет, - повторил Камакура.
– Правильно. Еще: число самоубийств постепенно сокращается. Мы, похоже, начинаем выпутываться из этой истории.
– Ужасно, - сказал Брайс бесцветным голосом.
***
Халдерсен жил теперь в десятифутовом
Несколько раз к ним заглядывала полиция. Сначала осанистый лейтенант попытался уговорить всю группу отправиться во Флетчеровский Мемориал.
– Понимаете, это то место, где ухаживают за жертвами эпидемии. Доктора дадут им что-нибудь, а после мы попробуем опознать их и отправить к родственникам...
– Возможно, этим людям лучше всего некоторое время воздержаться от встреч с родственниками, - возразил Халдерсен.
– Некоторое расслабление... открытие удовольствий в забвении... вот и все, чем мы здесь занимаемся.
Сам он отправился бы во Флетчеровский Мемориал разве что под конвоем. Что же касается других, то он чувствовал, что способен дать им больше, чем кто-либо в больнице.
Второй раз полицейские пришли в субботу днем, когда группа уже значительно разрослась, принеся с собой передвижное коммуникационное устройство.
– Доктор Брайс из Флетчеровского Мемориала желает поговорить с вами, - сказал другой лейтенант.
Халдерсен взглянул на оживший экран.
– Хэлло, доктор. Беспокоитесь за меня?
– Я беспокоюсь теперь за все, Нат. Какого черта вы делаете в парке?
– Основываю новую религию.
– Вы больны. Вы должны вернуться в больницу.
– Нет, доктор. Я больше не болен. Я прошел нужную терапию и нахожусь в прекрасном состоянии. Это было великолепное лечение; селективное уничтожение памяти, как я и просил. Болезни больше нет.
Брайса, казалось, заинтересовали эти слова. Серьезность официального представителя на минуту исчезла, уступив место профессиональному интересу.
– Любопытно, - произнес он.
– Нам встречались люди, забывшие одни лишь существительные, и люди, забывшие, с кем состоят в браке, а также люди, забывшие, как играют на скрипке. Вы первый, кто забыл про травму. Все же вам надо вернуться. Вы не можете верно оценить свое состояние при воздействии внешних факторов.
– Ничего, смогу, - сказал Халдерсен.
– Я в порядке. И я нужен моим людям.
– Вашим людям?
– Бездомным. Заблудшим. Потерявшим память.
– Мы собираем таких людей в больнице, Нат. Мы хотим вернуть их семьям.