Как все было, когда не стало прошлого
Шрифт:
– Похоже, так и есть, Тим, Я слышал, они схватили того типа, который отравил водопровод и напичкали его же амнезификаторами.
– Пора убирать оттуда Халдерсена, - сказал Брайс.
Камакура покачал головой:
– Нет еще. Полиция опасается любых действий в парке. Там все готово взорваться.
– Но если эти снадобья попали...
– Давай я позабочусь об этом, Тим. Слушай, почему бы вам с Лизой не пойти домой отдохнуть? У тебя с четверга не было ни минуты отдыха.
– Так ведь ни у кого...
– Ерунда. У всех были какие-то передышки.
Брайс покраснел.
– Я лучше побуду здесь, пока не почувствую, что мне действительно можно уйти.
Нахмурившийся Камакура вышел переговорить с командором Браскетом. Брайс вперился в экраны, пытаясь разобраться в происходящем в парке. Минуту спустя к нему подошел Браскет.
– Доктор Брайс!
– Да?
– Вы освобождаетесь от обязанностей до среды. Возвратитесь, когда зайдет солнце.
– Минутку...
– Это приказ, доктор. Я Председатель Комитета Общественного Спасения, и я приказываю вам покинуть больницу. Вы ведь не будете нарушать приказ?
– Послушайте, командор...
– Идите! Не возражать! Это приказ.
Брайс пытался протестовать, но он слишком устал, чтобы бороться. В двенадцать часов он уже ехал домой с разламывающейся от усталости головой. Лиза сидела за рулем. Он молча сидел рядом с ней, стараясь вспомнить их совместную жизнь. Без толку.
Она уложила его в кровать. Он не мог сказать, сколько он проспал, но проснувшись почувствовал ее рядом - теплую и бархатистую.
– Приветик, - сказала она.
– Вспомнил меня?
– Да, - солгал он ей.
– Да, ну конечно же!
***
Мюллер проработал всю ночь и закончил каркас до рассвета. Он немного соснул и рано утром принялся наносить внутренние слои громкоговорящей краски - тысяча динамиков, размером чуть больше молекулы каждый, в квадратном дюйме - с помощью которой скульптура обретала свое звучание. Когда это было сделано, он оторвался от работы, обдумывая внешние формы, и к семи вечера был готов приступить к следующему этапу творения. Его душой овладели демоны созидания. Он забыл про еду и боялся только, что его свалит сон.
В восемь, когда он как раз преодолел инерцию предыдущей бессонной ночи, раздался стук в дверь. Стук Кэрол. Он отсоединил звонок, а у роботов не хватало ума постучать. Он с трудом открыл дверь и увидел Кэрол.
– Ну так что?
– спросил он.
– Так что я вернулась. Так что все позади...
– И что же дальше?
– Можно мне войти?
– спросила она.
– Наверное. Я работаю, но проходи.
– Я разговаривала с Питом, - сказала она.
– Мы оба решили, что я должна вернуться к тебе.
– Ты не очень-то последовательна. Тебе не кажется?
– спросил он.
– Я принимаю все так, как есть. Когда я потеряла память, я пришла к тебе. Когда я все вспомнила, я почувствовала, что должна уйти. Я не _хотела_ уходить. Я чувствовала, что _должна_ уйти. Это две разные вещи.
– В самом деле, - согласился он.
–
– Я ударил тебя и прокусил тебе губу. Я швырнул в тебя вазу работы Минга.
– Не Минга, а К-Анг-Си.
– Извини. С моей памятью еще не все в порядке. Так или иначе, я совершал пре неприятнейшие поступки, и ты ненавидела меня достаточно сильно, чтобы решиться на развод. Зачем тогда ты вернулась?
– Ты был вчера прав. Ты совсем не тот, кого я ненавидела. Ты старый Пауль.
– Даже если ко мне вернется память об этих девяти месяцах?
– Даже тогда, - сказала она.
– Люди меняются. Ты прошел сквозь ад и вышел с той стороны. Ты снова работаешь. Ты перестал быть угрюмым, гадким, замкнутым. Мы отправимся в Каракас или куда ты захочешь, ты начнешь работать и расплатишься со всеми долгами, как ты и говорил вчера.
– А Пит?
– Он расторгнет брак. Мы договорились об этом.
– Добрый старый Пит, - проговорил Мюллер и покачал головой. Сколько продлится наше счастье, Кэрол? Если ты думаешь, что до среды твое решение может вдруг измениться, лучше скажи мне об этом прямо сейчас. Тогда мне не стоит ввязываться в это дело.
– Не может измениться. Никогда.
– Даже несмотря наго, что я бросил в тебя вазу работы Ги-Ченг-Анга?
– К-Анг-Си, - поправила она.
– Точно. К-Анг-Си, - он заставил себя усмехнуться. И вдруг на него обрушилась вся усталость прежних дней и ночей.
– Я вроде бы переработал, - сказал он.
– Неистовство созидания во искупление потерянного времени. Давай, прогуляемся.
– Великолепно, - согласилась она.
Они вышли и нос к носу столкнулись с роботом-сборщиком.
– Зайдите вечером, сэр, - сказал Мюллер.
– Мистер Мюллер, я представляю отдел кредитных перечислений Акме Брасс и...
– Обращайся к моему поверенному, - отрезал Пауль.
С моря накатывались волны тумана. Звезд не было видно. Огни вечернего города едва проступали в белой пелене. Пауль с Кэрол неторопливо шли по парку. Он ощущал странную легкость в голове не от одного лишь недосыпания. Сон и явь слились воедино. Это были необычные дни. Они прошли в главные ворота и теперь медленно брели по площади перед музеем, рука в руке, ни слова ни говоря друг другу. Они миновали консерваторию, и тут Мюллер заметил впереди толпу, тысячи людей, смотрящих на возвышение для оркестра.
– Что это там?
– спросила Кэрол. Мюллер пожал плечами. Они затесались в толпу.
Минут через десять они пробились достаточно близко к сцене, чтобы видеть происходящее. На сцене стоял высокий, тонкий человек с диким взглядом и нечесаной рыжей шевелюрой. Рядом с ним стоял маленький сгорбившийся человечек в рваной одежде, и еще с дюжину стояли с боков, держа глиняные чаши.
– Что тут такое?
– спросил Мюллер соседа.
– Религиозный обряд.
– Что-что?
– Новая религия. Церковь Забвения. Вот тот - главный проповедник. Что, ничего не слыхал?